Психология жертвы - страница 6
На второй встрече, видя, как загорелись глаза психолога в предвкушении грязный, пошлых подробностей моего позора, я отказалась говорить. Единственное что она из меня вытянула, что меня изнасиловали, один раз и один человек, более никаких деталей. Мы распрощались спустя полчаса и в спину мне сказали — подумать и подобрать слова, чтобы раскрыть свои чувства к той (позорной для меня) ситуации. Слова мне подбирать не нужно, я прекрасно помню, что чувствовала и как себя ощущала, могу по минутам свой позор разложить, но этой даме я ничего не скажу.
Третья и последующие встречи с психологом прошли при моем молчании. Может три-четыре слова я сказала, но к моей ситуации они отношения не имели, я видела, как психолог злилась, сдерживала себя, голос не повышала, иногда скрипела зубами, сломала пару карандашей, смяла несколько десятков листков бумаги и даже пару раз притопывала под столом ногами, но контакт налажен не был. Не хочу рассказывать. Слышала, что людям легче открыться чужому человеку, чем например родителям или возлюбленным, я не могла рассказать маме и психологу не могу, хотя тут больше дело в том, что не хочу. Может, я просто ищу причины потому и кажется, что этому психологу доверять нельзя. Может, я придираюсь, но не вызывает у меня эта женщина доверия, не хочу быть с ней откровенной. А может все дело в том, что я вообще не готова никому рассказывать о своей ошибке, я сама ещё не переварила ситуацию, не проанализировала подробности, полностью и в деталях не осознала свой позор и поэтому не готова вообще говорить об этом сейчас, может позже. Маме я о провале психологической помощи не рассказывала. Говорила, что все хорошо, и я буду готова через неделю покинуть этот центр. Ну не сложилось у меня с психологом, это же не кино, а жизнь во всех её грязных проявлениях. Не так просто довериться человеку, пусть даже психологу-профессионалу. не готова я, как подумаю, что нужно будет выложить все подробности, так ком к горлу подкатывает и язык немеет. Может это нервное или от стресса, однако психолог не понимала и напирала. И чем больше она давила, тем больше вызывала у меня отторжения, не хотела и просто не могла открыться этой женщине.
Но если у меня не сложилось с психологом, то вполне сложилось с физическими нагрузками, в центре был небольшой тренажерный зал и я пропадала там часами. Упахивалась на тренажерах так, что утром еле могла соскрести себя с кровати, но мне нравилась даже мышечная боль, после больших нагрузок, она отвлекала от дум, сожалений и стыда. Тренер центра, увидев меня в зале на второй день, дал мне несколько полезных советов и небольшую брошюру, где я почерпнула много ценной информации. И с третьего дня начала уже заниматься по науке, боль в мышцах и усталость от этого не уменьшилась, но это даже хорошо, я засыпаю мгновенно, никаких самобичеваний и мрачных мыслей. Как-то раньше я не увлекалась физическими нагрузками. По физкультуре у меня оценка «хорошо», почти все нормативы сдаю, бегаю и прыгаю без напряга. С акробатикой в рамках школьной программы у меня вполне сложилось, и я нормально отношусь к этому школьному предмету, вот только кроме школьных уроков больше никакие секции не посещала, а сейчас начала задумываться о тренажерном зале, нужно будет купить абонемент в ближайшем фитнес клубе.
Мама приехала после обеда, она и в субботу работает, потому и задержалась, Валентин Сергеевич остался в машине, я же вышла с сумками из комнаты и ждала маму в холле. Но нашу встречу омрачила психолог, пришедшая в холл именно в тот момент, когда я обнимала родительницу, специально высматривала.
— Ваша дочь не прошла реабилитацию, — даже не поздоровавшись, заявила психолог, — она все ещё психически нестабильна.
— В чем это выражается? — Спрашивает мама и смотрит на меня.
— Я не смогла рассказать, что произошло, не хочу и не могу, ком в горле как подумаю об этом, — ответила я.
— И в этом выражается нестабильность? — Удивилась мама, — она устраивала истерики?
— Нет, я просто отказалась описывать в подробностях свою позорную ситуацию, — я ответила раньше психолога.