Птица-радость - страница 13

— Не пропал бы, — поспешил я успокоить Голендухина. — У очень многих животных и растений погибают зародыши, гибнут малыши, да и взрослые животные умирают от всяких болезней, замерзают, попадают в лапы своих врагов. Ты ведь знаешь о борьбе, которая постоянно происходит в природе. Вот, скажем, осётр за свой век вымётывает сто миллионов икринок. Ещё больше семян даёт одна травка простой горькой полыни. А гриб-дождевик каждое лето приносит сотни миллиардов спор. Если бы всё это развивалось и выживало и давало в свою очередь потомство, то...

— Ясно, — заключил Витька. — Многоэтажный дом для голубей можно не строить.

Мы с Голендухиным идём на кухню и смотрим, как взрослые голуби кормят птенцов. Наше внимание привлекает Паша. Он кормит своих здоровенных почтарят через каждые полчаса.

— Батюшки! — удивляется Витька. — Им зерно машинами надо привозить!

Сковородка с кормом действительно опустошается почти мгновенно. Да иначе и быть не может. Ведь птенцы некоторых, особенно мелких, птиц съедают за день пищи больше, чем весят сами! Иные из них «поправляются» в сутки так процентов на двадцать — сорок!

Мне самому приходилось видеть в Казахстане, в Заилийском Алатау, крошечную пичугу — пеночку-зарничку. Малютка эта весит всего пять граммов — меньше иного ночного жука! Так вот эта птичка-зарничка, чтобы выкормить своих малюсеньких птенчиков, то и дело появляется у гнезда с новой порцией насекомых. За десять дней отец и мать приносят своим детям почти двадцать тысяч насекомых!

Видно, все эти цифры произвели на Голендухина большое впечатление, потому что, заглянув через некоторое время в гнездо Паши, он всплеснул руками и зашептал испуганно:

— Честное слово, за этот час они вытянулись на целый сантиметр! Вы только посмотрите, как они выросли! Прямо опара какая-то!

Дом всё-таки придётся строить!

Мы лежим на берегу лесного озера, прислонив к пеньку ружья, жуём горькие травинки и молчим.

— Ты никогда не задумывался над тем, как летают птицы? — неожиданно говорит Александр Андреевич. — Не одиночки, а стаи? Вот посмотри.

Он лежит на спине, положив руки под голову, и, щурясь, смотрит в синее бездонное небо, такое синее, будто его начисто отмыли от всякой городской копоти и дыма недавно прошедшие дожди.

Высоко над нами плавно и бесшумно летят большие сильные птицы. Идут клином, и остриё этого клина быстро вычерчивает прямую линию. Журавли потянули на юг.

— Почти так же летают гуси и утки, — размышляет вслух Александр Андреевич. — Правда, они идут цепочкой. Но это — косая цепочка, вроде одной стороны треугольника, клина.

Старый сеттер Рей положил голову на лапы и смотрит то на меня, то на Александра Андреевича недоумевающими глазами. Охотничий пёс не понимает, почему мы лежим. Лес полон звуков и запахов, они лезут в нос и уши собаке, пьянят её. Но Рею приказано лежать, и он лежит.

— Теперь вспомни, — помолчав, говорит Александр Андреевич, — как летают воробьи, чечётки, ласточки. В их стаях нет никакого порядка. В чём тут дело?

Александр Андреевич замолкает и искоса наблюдает за мной: знаю или не знаю? Не дождавшись ответа, говорит:

— Клин помогает журавлям отдыхать в полёте. Бабушка моя говорила: птицы кладут клювы друг другу на спины и не устают. А вожак обходится без этого. На то он и вожак — самая сильная птица в стае.

Возражать Александру Андреевичу не стоит: он шутит.

— А то ещё говорят, — продолжает мой товарищ, — что с помощью клина журавли быстро и безошибочно достигают цели. Вожак знает дорогу и летит головным.

Опять донеслось курлыканье журавлей — и невысоко в небе вырос живой треугольник. Стая стала снижаться: журавли выбирали место для отдыха. Птицы сломали строй. Лёгкие и грациозные в полёте клином, журавли теперь превратились в неуклюжих увальней. Их кидало во все стороны, будто там, на двадцатиметровой высоте, бушевал ветер.

Но тут вожак увидел нас. Он резко взмыл вверх, за ним, громко курлыкая, устремилась вся стая. Журавли быстро построились в воздухе, и через минуту живой клин легко и плавно понёсся на юг.

Александр Андреевич улыбнулся, раскуривая папиросу: