Птицы белые и черные - страница 12
— Хо, Робертино! Заходи, гостем будешь…
— Гаврош дома?
— Дома… — Она зашаркала стоптанными тапочками по коридору, и Робка поплелся за ней. Прошли несколько дверей, и наконец Антонина Степановна открыла нужную, вошла первой, за ней вошел Робка.
— Гаврош, корешок к тебе.
За столом сидели Милка и еще одна девица, густо накрашенная. И рядом с ними — Гаврош и Валька Черт. И еще какой-то рыжий парень, здоровенный, с руками, как поленья, с мясистым лицом, но удивительно сохранившим детское выражение. Может, оттого, что оно было сплошь конопатое и нос был несоразмерно маленький, пуговкой. Сидел еще взрослый дядя в белой рубашке с аляповатым галстуком — на голубом фоне красовалась обнаженная негритянка. Этого Робка однажды видел в скверике. Гаврош называл его Денисом Петровичем.
Было накурено, на столе громоздились пустые бутылки, тарелки с недоеденной закуской, вскрытые банки со шпротами и сайрой в масле.
— Ты глянь-ка, явился — не запылился! — пьяновато протянул Гаврош. — Ну, наглый какой, гад… Ты глянь, Денис Петрович.
— Это он у тебя Милку чуть не увел? — с усмешкой спросил Денис Петрович. Он сидел на диване и тихонько пощипывал струны гитары. — Молодец пацан…
— Он у тебя Милку чуть не увел? — переспросила мать Гавроша и хрипло рассмеялась. — Ну шустряк! — Она легонько подтолкнула Робку к столу. — Наша Милка кому хочешь голову задурит!
— У нас «чуть» не считается, — опять улыбнулся Гаврош. — Правда, Робертино?
— Правда… — едва слышно выдавил из себя Робка.
— Он на ней жениться хотел, гадом буду, не вру! — сказал Валька Черт, и теперь захохотала вся компания, кроме самой Милки. Прикусив губу, она смотрела на Робку, просто впилась в него глазами и ничего вокруг не слышала и не видела.
— Правда хотел? — Мать Гавроша стала тормошить Робку, взяв его за плечи, а тот смотрел на Милку. — Чего ржете, коблы? Честный малый! Сонька, тебе такого ни в жисть не видать!
— Надежный пацан, я еще тогда почуял, — Денис Петрович первым перестал смеяться, смотрел на Робку даже будто с сочувствием.
— Ну и давайте прям щас свадьбу сыграем! — густо накрашенная Сонька захлопала в ладоши.
Взгляд у Гавроша потяжелел, злая усмешка скользнула по губам. А Робка все так же стоял перед столом, пока мать Гавроша не подтолкнула его к пустому стулу:
— Не слушай их, дураков. Есть хочешь? Рубай! — И она подвинула ему тарелку с оставшимися котлетами.
Робка сел. Напротив сидели Гаврош и Милка, и он старался не смотреть на них. Взял вилку, поковырял котлету. Денис Петрович ущипнул струны гитары, запел протяжно, с надрывом:
— Ты сначала выпей. — Гаврош налил в стакан, подвинул его к Робке, посмотрел требовательно. — За невесту выпей, чего ты?
— Не хочу… — тихо сказал Робка.
— А я сказал, выпей, — набычился Гаврош. — Или что, мамка не велит?
— Не трогай его, — тихо попросила Милка.
— Жениться хочет, а мамка выпить не велит, — усмехнулся Гаврош, а Валька Черт коротко заржал.
— «Отпустил бы я домой — воровать ты буде-ешь.
А напейся ты воды холодненькой — про любовь забудешь…» — тоскливо пел Денис Петрович, и мать Гавроша вдруг всхлипнула, приложила платок к глазам:
— Гришенька, сокол мой, сил больше нету ждать тебя… — Она опять громко всхлипнула, попробовала налить в стакан, но в бутылке ничего не было.
— Ну че ты, мать, мокроту разводишь? — смутившись, вдруг как-то потерянно забормотал Гаврош. — Я же считаю — четыре года и три месяца ему осталось…
— Думаешь, сладко ему там? — Мать утирала слезы.
— Трус в карты не играет, — прогудел мордастый малый. — Говорят, на Ноябрьские амнистия будет.
— Какая амнистия, если он уже по третьей ходке пошел, чего ты мелешь? — Денис Петрович перестал играть и петь. — Ничего, Антонина, терпи, такая твоя доля…
— Вон у Робки вообще папаша страшный срок тянет, — сказал Гаврош.
— Да ну?! — удивился Денис Петрович. — Какой такой срок? Сколько?
— Пятнадцать… — тихо сказал Робка, и все теперь смотрели на него с уважением.
— Ты смотри… По какой статье? — допытывался Денис Петрович.
— Пятьдесят восьмая…