Птицы знают лучше - страница 43
— Чего вам?! — крикнула Саша, распахнув дверь. За дверью обнаружилась Варвара Ильинична, Колючкин, который галантно пропустил даму вперед на баррикады, а позади него — еще человек шесть или семь, все — с мощными фонарями.
— Жива? У тебя в квартире темно, — старуха настороженно оглядела ее. Покинуть освещенную лестничную площадку Варвара Ильинична не решалась.
— У меня Защитник поранился!
— А свет…
Но Саша уже напяливала куртку, не выпуская сыча из рук. Тот помалкивал, видимо, понял: женщина в истерике может вылечить не от того, зато дважды.
— Вот, — Саша отдала соседке ключ от квартиры. — Вызовите мастера, пожалуйста. Мне нужно в ветклинику!
— Так ведь свет…
— Да-да, не горит, — воздетый как знамя сыч с забинтованной лапой заставил людей расступиться. Уже в подъезде Саша обернулась:
— Это случайно. Я сегодня первый день изучаю волшбу, клянусь: больше не накосячу!
— Что?! Как?.. Да ты вообще… Куда смотрят…
Судя по репликам, соседи вовсе не жаждали поздравить Сашу с обретением дара. К счастью, она уже успела отбежать от родного дома достаточно далеко.
— Волхвы в курсе! — крикнула она напоследок. — Как раз бригадир и велел мне начать заниматься!
Делать волшебников крайними — плохая идея, это Саша понимала прекрасно. С другой стороны, в случившемся был виноват вполне конкретный волшебник. Главное — расплывчатость формулировки. Она не сказала людям ни слова лжи, дала понять, что доверяет им, а листки с уликами лежали у нее за пазухой.
Вот только кому показать эти улики?
***
Клиника доктора Литанова работала круглосуточно, увы: Марка в ней не оказалось. Саша надеялась на разговор по душам, на возможность поделиться подозрениями, но вместо этого получила едва ли не выволочку от дежурных фельдшеров:
— Вы бы еще в гипс сыча закатали! И не надо нам тут про переживания! Если так психовать из-за незначительной раны у птицы, что с вами будет, когда собственный ребенок ушибет коленку?
Видимо, Саша очень сильно изменилась в лице после упоминания детей, потому что фельдшерица сменила наконец гнев на милость. Даже соизволила написать инструкции на листке. Взгляд в листок, и — Сашины брови отправились дружить с волосами
— Не-не-не. Вы не знаете Степочку, он не потерпит такое.
— Смотри и учись!
Пара четких движений — возмущенный сыч оказался спеленут полотенцем, словно младенец. Очень злобный младенец, чьи трогательно распахнутые глазки совершенно не вязались с сердитым писком. Еще движение — пипетка с лекарством оказалась у сыча в клюве. Степлер глотнул, злорадно посмотрел на мучительницу и высморкал все лекарство обратно.
— А я предупреждала, — Саша утерла сычу клюв и немедленно была укушена за палец.
— Вот засранец! Ну, ладно: общий принцип ты уловила.
Саша вздохнула. Ее не волновали траты на лекарства и специальный корм для повышения у сыча гемоглобина — бесила собственная дурость. Оставь она открытым балкон, ничего плохого бы не случилось. "С другой стороны, — подсказала ей логика, — случились бы долгие объяснения с разъяренной толпой соседей. Тебе это надо?".
— Что бы ни делалось — все к лучшему, согласен, Степочка?
Разумеется, Степлер не был согласен. Он тявкал на хозяйку, пока та закупалась в круглосуточной аптеке. Кусал за руки во время ее разговора с соседкой. Вернувшись домой, нагадил посреди комнаты. Саша только фыркнула в ответ. Сыч старался напрасно: мастер, заменявший лампы, оставил грязные следы по всей квартире.
Что может быть хуже, чем генеральная уборка в три часа ночи? Только необходимость явиться с утра пораньше в штаб "Зари" и давать объяснения. Повестка была пришпилена на дверь кухни — такое сложно проигнорировать.
— Не хочешь порвать ее? А я отвернусь, — предложила Саша сычу. Тот насмешливо пискнул и юркнул в вольер.
Интерлюдия
Вадим Алексеевич Ярцев, бессменный мэр города Пегубов-Горшечник, не был любим горожанами и прекрасно знал это. Умные люди уважали его, недалекие — боялись. И тем, и другим, даже самым глупым хватало ума не проявлять сочувствие, по крайней мере — открыто. За закрытыми дверями — Вадим знал наверняка — кумушки-домохозяйки обожали поговорить о его личной трагедии. До тех пор, пока никчемная жалость оставалась в стенах чьи-то кухонь, его это не беспокоило. А бульварную газетенку, осмелившуюся раздвинуть стены, он попросту ликвидировал.