Публицистика - страница 22

Я тоже этот вопрос очень люблю.

Вы читали книги Михаила Елизарова? «Ногти», скажем? Или «Библиотекарь»? Можете сказать, про что он пишет? Про ногти? Про библиотекарей?

— Александр Сергеевич, да ты писатель! О чем пишешь?

— Про разное. Исторические вещи есть: про капитана и его дочку. Есть про негра одна книжка, но еще не законченная. Про дворянство пишу. Про статских советников иногда…

— Лев Николаевич, да ты сочинитель? Про что книги-то?

— Про войну есть несколько маленьких рассказов и один большой роман. Но в этом романе не всегда про войну. Там много других событий: охота, шампанское пьют, еще разное другое… Есть про адюльтер роман. Там, кстати, про скачки немного. Для детей тоже пишу… разные познавательные сказки. Сейчас просто пишу размышления… Исповеди в том числе…

Сказать, что я или Елизаров очень сильно страдаем от таких вопросов, это, право слово, смешно. Никто не страдает, конечно.

Просто этот разговор подтолкнул меня ко вполне элементарным размышлениям о нечитающих людях вообще.

Они ведь не только успешно демонстрируют дурной вкус.

Литератор Павел Басинский сказал на днях очень серьезную вещь, которую я все как-то не решался произнести.

«Нечитающие люди — это низшая каста», — заявил Басинский.

Я все берег себя от этого, самому мне противного, писательского, или, возьмем шире, интеллигентского высокомерия, которое, к слову сказать, никогда мне и не было свойственно, хотя бы потому, что не интеллигентом, ни тем более интеллектуалом я себя не считаю вовсе. Но, вслушавшись в аргументацию моего старшего сотоварища, я окончательно понял его простую и очевидную правоту.

Басинский говорит о том, что спрос на людей, способных читать и понимать, писать и внятно излагать текст, всегда будет очень высок. В любой сфере человеческой деятельности.

Если человек видит свою будущность не в качестве разнообразной прислуги, а в качестве субъекта, управляющего пусть не миром, но хотя бы его частью, ему от этого никуда не деться. Он будет читать. Более удобного способа упорядочить свои представления о мире еще не придумано.

Остальные могут словить короткое счастье, например, в роли «быков», получить свою сауну с б…ми, которые, кстати, тоже не очень читают, хату — в случае долгой форы — с ремонтом, ну и ключи от «бэхи», в обществе которой «бык» будет сфотографирован на свой двухметровый надгробный памятник.

Хороший человек, не спорим, вполне может ничего не читать. Умный человек, тем паче государственный муж, не читать не может. Более того, запас гуманитарных знаний — одна из немногих вещей, которая позволяет отличить чиновника от политика.

Иногда, на какой-то срок, выигрывают чиновники, но в конечном итоге их всегда съедают либо «чикагские мальчики», либо недоучившиеся, но очень начитанные семинаристы.

Дремучее быдло никогда не оказывается на вершине власти — хоть политической, хоть экономической, хоть финансовой.

Мне попался недавно в руки русский список «Форбс»: я обнаружил там четырех миллиардеров, знакомых мне лично. Не скажу, что это самые приятные или самые честные люди из числа известных мне, но как минимум они начитанные люди.

Да, свои миллиарды они получили никак не благодаря Достоевскому или Набокову, но — странный парадокс — все они знают и о первом, и о втором, и еще о том, чем Томас Манн отличается от Генриха Манна. И я далеко не уверен, оказались бы они в этом списке, если б думали, что «Муму» написал Тургенев, а памятник почему-то поставили Гоголю.

Далеко в историю мы ходить не будем, но всякий может полистать на досуге энциклопедию, чтобы выяснить, что мужи, определившие ход человеческой истории, сплошь и рядом то изучали философию, то писали стихи, то любили театр… ну и так далее, так далее и еще далее — все так же.

Даже бунташные крестьянские (на самом деле — казачьи) вожди, и те были людьми серьезной выделки. Иван Болотников при ближайшем рассмотрении оказывается блестящим авантюристом, разговаривающим на нескольких языках, к тому же отлично владеющим той разновидностью устной речи, что выдает человека вдумчивого и книжного. Разин так вообще долгое время был дипломатом и говорил то ли на шести, то ли на семи языках — он был элитарий своего времени, а не только кровавый отморозок.