Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1 - страница 23

Подавший прошение Иван Ерин был задержан, а Герасимов успел скрыться. На вопрос, где живет Герасимов, Ерин отвечал, что не знает, «но думает, что слоняется около рынка». Тогда, по приказанию императрицы, Ерин был отправлен к генерал-прокурору князю Вяземскому с тем, чтобы он допросил его о желаниях казаков[83]. Но прежде чем императрица могла узнать подробности всего происходящего в Яицком войске, большинство их депутатов было арестовано и отправлено в Петропавловскую крепость. Оставшиеся свободными не знали, что делать, и, наконец, Кирпичников, за отсутствием графа Григория Григорьевича Орлова, обратился к брату его Ивану Григорьевичу с просьбой о покровительстве. Братья Орловы не были сторонниками распоряжений графа Захара Чернышева и относились к ним с иронией. «Захар и Иван Чернышевы, – писал лорд Каскарт графу Рошфору[84], – деятельны, тонки и хитры; способны запутать дело, но не руководить им».

Не сочувствуя графу Чернышеву и его поступкам, граф И.Г. Орлов дал Кирпичникову письмо к Дурново и советовал отправиться на Яик, не являясь в Военную коллегию[85].

– С этим письмом, – прибавил граф, – вас пропустят куда хотите.

Кирпичников так и поступил: он достал копию с высочайшего указа капитану Дурново, взял с собой письмо графа Орлова и, оставив в Петербурге сотника Горохова, сам с остальными товарищами, избежавшими ареста, отправился в Яицкий городок, где в то время волнение казаков и их неудовольствие достигло крайних пределов.

Через пять дней по отправлении Давыдовым и Дурново донесения в Военную коллегию, и именно 30 марта 1771 года, писарь духовного правления Мостовщиков явился к войсковому атаману Тамбовцеву и объявил, что непослушной стороны казак Иван Яганов говорил ему, что если будет собран круг и будут командировать казаков на службу, то 500 человек захватят пушки и пороховой погреб, а 500 будут около круга в резерве и учинят нападение на атамана со старшинами, на всех согласных, на генерал-майора Давыдова и на всю регулярную команду[86]. Показания Мостовщикова были тотчас представлены Тамбовцевым следственной комиссии, в присутствии которой Мостовщиков подтвердил свое показание и заявил, что Яганов заперся и указал на казака Легошина, будто бы говорившего эти слова. Легошин, по обыкновению, отпирался, но после священнического увещания Яганов признался в том, что действительно слова эти он говорил. Не довольствуясь этим признанием и желая отыскать главных участников заговора, Давыдов и Дурново приступили к расспросам с пристрастием, на которых Легошин объявил, что о намерении войска говорили сотники Горохов, Герасимов, Кирпичников и Артикеев, казаки: Герасимов, Кабаев и Выровщиков и многие другие, а предприятие к тому злому намерению их было принято еще с самой Страстной недели[87]. Комиссия не могла произвести дальнейшего следствия, потому что большинство названных лиц находилось вместе с Кирпичниковым в Петербурге, а остальные разбежались из городка по своим хуторам.

В это время генерал Давыдов получил подтверждение Военной коллегии и ордер оренбургского губернатора о скорейшем командировании команды в Кизляр. 22 июня он собрал войсковой круг, но совершенно безуспешно. Представители казаков непослушной стороны заявили, что выбор атамана и прочих походных старшин в ту команду следует отдать на волю войска, а когда непослушные казаки потребовали, чтобы прежде командирования команды в Кизляр была произведена всему войску перепись, то Логинов просил атамана ввиду этой переписи командировку отложить до другого круга. «От чего, доносила войсковая канцелярия Военной коллегии, и больше разврат сделался, и казаки наисильнейше о переписи просить стали, а без того командировку сделать отреклись».

Военная коллегия предписала произвести следствие по этому делу, но еще до получения этого предписания генерал-майор Давыдов, будучи назначен губернатором в Белгород, 19 октября отправился к месту назначения. Вместо него был назначен из Оренбурга генерал-майор фон Траубенберг, который прибыл в Яицкий городок только 30 декабря, а до того времени «находился я, – доносил Дурново, – почти без всякого дела»