Пуговица Дантеса - страница 19
«…Вы, барон, – Вы мне позволите заметить, что ваша роль во всей этой истории была не очень прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну; всем поведением этого юнца руководили вы. Это вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и глупости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, истощенный лекарствами, вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней…»[43]
Задуманный Геккеренами «мат» сорвался. Любезность Натали быстро сменилась холодностью. Французу было указано на дверь; Пушкины прекратили все сношения с «шаромыжником». Даже в собственных глазах Дантес оказался унижен и растоптан…
До рокового вызова Дантеса оставалось три месяца…
«…Для министров (не военных), обер-камергеров, гофмаршалов, старших распорядителей, главных виночерпиев… предписанная форма платья предполагает темно-зеленое сукно с красным воротником и соответствующими манжетами. Фасон, используемый в настоящее время, имеет расшитый золотом воротник, манжеты и отделки карманов: широко для упомянутых деталей и по краям, узко на швах и фалдах; на груди вышиты узоры; золотые пуговицы с гербом.
…Для церемониймейстеров, камергеров и камер-юнкеров предписана идентичная форма, но без вышивки на швах. …Предписана каждодневная форма, со шпагой, подобная парадному мундиру, за исключением того, что вместо вышивки на груди будет столько же шевронов, сколько пуговиц, плюс еще три на рукавах и четыре на фалдах…»
Из Указа Его Императорского Величества
от 11 марта 1831 г.
Братья Аркадий и Клементий Россеты (из рассказов, записанных П.И. Бартеневым):
«В Петербурге жила некая княгиня Наталья Степановна и собирала у себя la fine de la société; но Пушкина не приглашала, находя его не совсем приличным. Пушкин об ней говорил: «Ведь она только так прикидывается, в сущности она русская труперда и толпёга; но так как она все делает по-французски, то мы будем ее звать: là princesse-tolpege[26]»[44].
Рассказывая о Наталье Николаевне, невозможно не сказать пару слов о её старших сёстрах – Екатерине и Александре. Так уж вышло, что именно младшенькая, Натали, первой выйдя замуж, уехала в столицу, где заблистала в Аничковом дворце. Она так приглянулась государыне (и государю), что для возможности красавицы появляться на великосветских балах её муж в декабре 1833 года был пожалован в придворное звание камер-юнкера.
Видя такое дело, сёстры Натали – Азинька и Коко – вслед за младшенькой запросились в блистательный Петербург, где, как были уверены, их ждали не только балы, но и выгодные партии. Поэтому, несмотря на протесты строгой маменьки, засобирались к сестричке. Уже осенью 1834 года обе стрекозы поселились под одной крышей с Пушкиными.
Из воспоминаний О.С. Павлищевой (родной сестры поэта):
«…Александр представил меня своим женам: теперь у него целых три. Они красивы, его невестки, но они ничто в сравнении с Натали, которую я нашла очень похорошевшей. У нее теперь прекрасный цвет лица и она чуть пополнела: единственное, чего ей не хватало» [45].
Справедливости ради следует заметить, сёстры сильно уступали в красоте младшенькой. И если старшая, высокая и статная «южанка с чёрными волосами» вскоре будет принята во фрейлины императорского двора (правда, уже после смерти Пушкина, в 1839 году), то средняя, слегка косенькая и с восковой кожей лица в сравнении с Натали, как шептались, являла собой «нечто карикатурное».
Однако у Гончаровых имелась надёжная опора в лице их тётушки – Екатерины Ивановны Загряжской, – энергичной фрейлины Высочайшего двора, заменившей племянницам добродетельную матушку. И это не пустые слова. Достаточно прочесть одно из писем Александра Сергеевича (от 21 сентября 1835 г.), чтобы понять, какую роль Загряжская играла в доме поэта, которого финансовые издержки жены порой доводили до отчаяния: «У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 000. Всё держится на мне да на тётке. Но ни я, ни тётка не вечны» [46].