Пулковский меридиан - страница 5

Студент… Огонь он только что раздул.

Старательно распиленный на чурки,

Бросает он в него последний стул.

А сам перед игрушечной печуркой,

На корточках (пусть пламя припечет),

Готовит он очередной зачет.

Старик профессор… В клетчатом платке

Поверх академической ермолки,

Насквозь промерзший, с муфтой на шнурке,

С кастрюльками в клеенчатой кошелке.

Ему бомбежка путь пересечет,

Но примет у студента он зачет…

Тяжелый пласт осенней темноты

Так угнетал порой невыносимо,

Что были двадцать граммов керосина

Желанней, чем в степи глоток воды.

О, только бы коптилка не погасла!..

Едва горит соляровое масло.

И все же не погас он у меня,

Сосущий масло марлевый канатик,

Мерцающее семечко огня.

Так светит иногда светляк-фанатик

И чувствует, что он по мере сил

Листок событий все же озарил.

Я знаю, что в грозовой этой чаще

Другим удастся осветить крупней

Весь этот год, вплоть до его корней.

Но и светляк был точкою светящей,

И он в бореньях тьмы не изнемог.

Он бодрствовал. Он сделал все, что мог.

И Муза, на сияние лампадки

Притянутая нитью лучевой,

Являлась ночью, под сирены вой,

В исхлестанной ветрами плащ-палатке,

С блистанием волос под капюшоном,

С рукой, карандашом вооруженной.

Она шептала пишущим: «Дружок,

Не бойся, я с тобой перезимую».

Чтобы согреть симфонию Седьмую,

Дыханьем раздувала очажок.

И головешка с нежностью веселой,

Как флейточка, высвистывала соло.

Любитель музыки! Пожалуй, в ней ты

Увидел бы, в игре ее тонов,

И впрямь порханье светлых клапанов

По угольному туловищу флейты,

И то, как, вмиг ее воспламеня,

По ней перебегает трель огня.

С электролампой, в световом овале,

Входила Муза в номерной завод

Под сумрачный, оледенелый свод, —

Там Стойкостью ее именовали…

И цех, где было пусто, как в соборе,

Вновь оживал. Все снова были в сборе.

Все нити и лучи сходились к ней,

От одиночных маленьких сияньиц

До величавых заводских огней,

Бросавших блики на снарядов глянец,

И каждый отблеск радовал сердца

И производственника и бойца.

Бывало, Муза днем, в хлороз седой,

Противовесом черной силе вражьей,

Орудовкой, в берете со звездой,

Стояла у Канавки у Лебяжьей

И мановеньем варежки пунцовой

Порядок утверждала образцовый.

В апреле Муза скалывала лед.

Ей было трудно. Из-под зимней шапки

Росинками блестит, бывало, пот.

Ей в руки бы подснежников охапки…

Но даже в старом ватнике — она

Была все та же юная Весна.

Стремительна, прекрасна и строга.

Крылатая!.. И рядом с Музой каждый

И чувствовал и думал не однажды:

«Чтобы вернее сокрушить врага,

Я все отдам, и даже бытие,

О Ленинград, сокровище мое!»

Всегда, везде, в обличии любом,

К любому причисляема отряду,

Она была любовью к Ленинграду

И верою в победу над врагом,

Надеждою… Всего не перечесть:

Такой она была. Была и есть!