Пуритане - страница 6

— Ланселот доблестный воин, — примирительно сказал Энди и переложил шлем в другую руку. — На турнирах и в бою ему не было равных, но он не безупречен. Ланселот не смог обуздать свою страсть. Эта слабость погубила Круглый стол и короля Артура.

— Понимаю, — священник со смешанным выражением задумчивости и веселого удивления погладил свою остроконечную бородку. — А скажи-ка, Эндрю, ты когда-нибудь испытывал столь же сильное чувство к женщине, какое питал Ланселот к Гвиневре?

— Конечно! — воскликнул Энди.

Брови священника поползли вверх.

— Ну, может быть, не столь сильное. Но ведь на свете есть вещи поважнее женщин!

— Вот как? Звучит неплохо для того, кому… сколько? Семнадцать? Восемнадцать?

— Восемнадцать.

— Ясно. Тогда скажи, Эндрю, что, по твоему разумению, важнее женщин?

— Справедливость и… преданность! А уж этого Ланселоту явно недоставало. Он предал короля и своих товарищей, согрешив с королевой.

Священник одобрительно засмеялся.

— Неужели ты на самом деле сын лорда Перси Моргана?

В эту минуту послышались раздраженные голоса. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал разгневанный лорд Морган, за которым следовали леди Эвелин, мать Энди, и Филипп, его брат.

Принадлежность родителей Энди к высшему обществу, несмотря на их крайне возбужденное состояние, не вызывала никаких сомнений. Лорд Морган очень заботился о своей внешности. Его темно-зеленый бархатный камзол был весь расшит золотыми нитями и усыпан драгоценными камнями, рукава украшали разрезы и буфы. Поверх камзола была надета подбитая мехом накидка. На шее болталась массивная золотая цепь с медальоном, изображающим усмехающегося северного оленя в упряжи. Лорд Морган не вышел ростом, зато имел очень зычный голос. Энди не раз слышал, как отец говорил: «Когда у невысокого мужчины громкий голос, он исполин».

Если в Англии кто-то и мог тягаться с лордом Морганом по части голоса, то это мать Энди. Леди Эвелин не уступала мужу и в любви к моде. Вряд ли ей понравилось бы жить в эпоху скромности и благоразумия. Туалет леди Морган соответствовал ее положению в обществе. На королевском приеме она блистала в парике из золотистых локонов, который смотрелся куда лучше ее собственных тусклых волос. Парик изготовил искусный парикмахер из прелестных кудрей маленькой нищенки, которую леди Морган встретила в Лондоне, куда частенько наезжала за покупками. Она затащила девочку к себе в карету и предложила продать волосы за два пенса[12]. Слуги, не дав бродяжке времени на раздумье, сунули ей деньги и в два счета остригли.

На сей раз леди Морган щеголяла в белом платье с большим кружевным воротником в форме крыльев. Корсаж был усыпан драгоценными камнями, а юбка расклешена по последней моде. Тщательно продуманная длина наряда позволяла полюбоваться чулками, украшенными самоцветами.

Туалеты леди Морган были предметом зависти почти всего королевского двора. Однако именно это «почти» и не давало ей покоя. Матери Энди хотелось, чтобы ее нарядам завидовал «весь» двор. Для того-то в тот день на ней и сверкало жемчужное ожерелье.

Подбирать украшения к своему туалету она начала задолго до королевского приема. Леди Морган страстно желала, чтобы при виде ее драгоценностей лондонские модницы — все как одна — позеленели от зависти.

Возвращаясь домой после набегов на испанские колонии в Калифорнии, сэр Фрэнсис Дрейк[13] погрузил на свой корабль столько золота, серебра и драгоценных камней, что «Золотая лань»[14] осела под их тяжестью. В числе прочих сокровищ он привез великолепное жемчужное ожерелье. До сих пор это украшение надевала только одна женщина в Англии — королева Елизавета[15]. После ее кончины бесценное ожерелье вернули семье адмирала. Наследники Дрейка хранили колье в надежном месте, пока Морганы не изъявили желание приобрести его.

Спустя десятилетия на королевском приеме ожерелье было выставлено на всеобщее обозрение: оно украшало изящную белую шею леди Морган. Впрочем, сейчас эта шея от гнева покрылась красными пятнами.

Леди Эвелин и лорд Перси, как одержимые, набросились с упреками на сына:

— Мы стали посмешищем для всего королевства! Тебе доводилось совершать глупости и раньше, но еще никогда…