Пушкин и традиция стихотворной речи XVIII века - страница 2

встречается только в рифме (изредка также и с другими словами: тощи, мощи), а в середине стиха, как правило, выступает его нейтральный синоним ночь. Достаточно сослаться на указанные выше стихотворения Боброва, Каменева, Батюшкова, в которых наблюдается чередование этих синонимов: нощь — в рифме, ночь вне ее. Например, в упомянутом стихотворении Каменева:

И там же далее: «Как ночь разверзнет мрачны недры… Во мраке ночи веет ветр…».[7]

Употребление синонимов, высокого и нейтрального, в приведенном и других подобных текстах свидетельствует о том, что первый из них — нощь является версификационно обусловленным, он выполняет техническую функцию, хотя неизбежно вносит в текст присущий ему высокий стилистический оттенок. Второй синоним — ночь в этом отношении независим. По условиям стихосложения здесь мог быть как тот, так и другой синоним.

Обращаясь к творчеству Пушкина, мы видим, что употребление стилистически высокого синонима нощь (полнощь) сосредоточено в его стихах, относящихся к раннему периоду, причем он встречается почти исключительно в рифме (с рощи). Следуя традиции, Пушкин употреблял его в этой рифмующей паре не только в произведениях высокого стилистического тона, таких как «Воспоминания в Царском селе», «Кольна», но также и в произведениях, не имеющих высокой стилистической окраски, — «Блаженство», «Мечтатель», «Руслан и Людмила», в которых одновременно вне рифмы употребляется нейтральный синоним ночь (полночь). Например, в стихотворении «Мечтатель»:

И тут же: «С волшебной ночи темнотой…». То же и в «Руслане и Людмиле»: единственный случай употребления нощь — в рифме (II, 385), в середине же стиха при возможном выборе любого синонима — только нейтральный (I, 215; IV, 273, 281 и др.).[8]

В этих случаях версификационная функция высокого элемента является основной, традиционно используемой поэтом. Стилистическая же функция его проявляется здесь как неизбежное следствие такого использования. В других случаях обе функции, техническая и стилистическая, как бы сливаются воедино. Когда Пушкин в «Воспоминаниях о Царском селе» употребляет ту же пару нощи — рощи:

то стилистически высокий вариант, проявляя здесь свою версификационную, техническую функцию, в тоже время соответствует общему стилистическому тону стихотворения в целом и определенной стилистической установке автора.

Любопытно отметить при этом, что стилистическая окраска синонима нощи в этой шаблонной паре была, по-видимому, для поэта настолько мало значима, что он мог под влиянием, вероятно, другой такой же очень распространенной стандартной пары ночи — очи вместо нощи написать иногда ночи, хотя и произносил нощи, рифмуя с рощи. Таким образом, стилистический нюанс этого варианта оказывался скрытым за внешним, орфографическим обликом слова. Мы встречаемся с этим и в стилистически несколько сниженном стихотворении «Городок» (стих 245), в одной из копий которого рукой, по-видимому, современника поэта эта описка исправлена на нощи, и в элегическом стихотворении «К Делии» (в одной из копий есть такое же исправление), и даже в рукописи стихотворения одического стиля «Воспоминания в Царском селе», преподнесенной Державину, который собственноручно внес в нее соответствующую поправку.[9]

Стилистическая установка поэта наглядно обнаруживается тогда, когда на выбор синонима не влияют версификационные условия. Поэтому можно считать, что в стихотворении «Наполеон на Эльбе» высокий элемент полнощь, употребленный вне рифмы только этот единственный раз, обнаруживает намерение автора и основная функция варианта — стилистическая. Здесь она представлена, так сказать, в чистом виде:

Однако в данном случае стилистически высокий элемент полнощи