Пусть всегда светит солнце - страница 4

Гешка вышел из конторки, чувствуя, как радость заполняет сердце. Он остановился около головки печи и засмеялся. Еще бы, в первый раз самостоятельно принять печь и вести ее дальше — это что-нибудь да значит!

— Гешка, Гешка! — подбежала к нему Люба. — Смотри, что у вас делается… Где Морозов?

— А что делается? — спокойно спросил Гешка. — Ильи нет, я за него.

— Как же тогда быть? — растерялась Люба. — У вас прожог…

— Где? — вскинулся Гешка и побежал к зоне спекания.

Он лег грудью на перила и впился глазами в корпус печи. Рядом взволнованно дышала Люба. Печь медленно вращалась, и вот снизу появилось все увеличивающееся огненно-красное пятно. Гешка оглянулся, потоптался на месте, как бы собираясь бежать за Ильей, но потом кинулся к пульту управления. Пробегая мимо, заметил Никитченко.

«Его спросить? — мелькнуло у Гешки в голове. — Засмеет, проходу потом не даст».

Гешка лихорадочно думал, перебирая в памяти все, что ему говорил Илья и что он изучал в ремесленном училище. Быстро уменьшил факел и стал напряженно следить, как зона спекания медленно передвигается ближе к нему.

— Люба, — попросил он, — сбегай посмотри прожог.

Люба быстро вернулась.

— Вроде меньше стал, — сообщила она.

— Что это ты зону передвинул? — спросил, подходя, Илья. — Упустил, быстряк пошел?

— Илюша, — обрадовался Гешка, — а у нас прожог.

— Прожог? А чего ты радуешься?

— Да я не радуюсь…

— А-а-а, — сказал Морозов, поняв, что с Гешки с его приходом просто свалилась гора ответственности. — Правильно сделал, что передвинул зону. Никитченко посоветовал?

— Больно надо мне Никитченко спрашивать, — сказал Гешка. — Я и сам…

— Молодец, — похвалил Морозов.

Посмотрел прожог и, вернувшись, сказал:

— Правильно ты сделал, а еще правильнее — печь остановить.

— Что ты? — испуганно сказал Гешка. — Это же мы дня три простоим.

— Правильно, все правильно, Гешка, а печь все же придется остановить. Ты же сам знаешь, как трудно работать на ближней зоне. Да и производительность печи резко уменьшится. Ребята нам спасибо не скажут, если мы в таком состоянии им печь передадим. Останавливай!

— Зря, Илья, печь останавливаешь, — сказал слышавший их разговор Никитченко. — Согласуй сперва с начальством. Не наша вина, что кирпич из футировки выпал.

— А где я ночью начальство найду? — спросил Морозов. — Со сменным я советовался. Он согласен.

— Ты же все равно футировщиков ждать будешь, — сказал Никитченко. — А они только утром придут. Так лучите ночь проработать на ближней зоне, а утром остановить.

— А зачем я их буду ждать? Что мы, сами не устраним ату неполадку?

Морозов потушил факел, выключил питание и пустил на полный ход дымогарную установку.

Прошло часа два. Илья, одевшись во все ватное и валенки, замотав лицо шарфом, исчез в печи. Эта минута, пока он находился в печи, показалась Гешке вечностью. Наконец Морозов вывалился из печи.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Гешка.

— Не нашел, — ответил Илья.

Гешка, заметив, что одежда на нем тлеет, схватил стоявшее у печи ведро с водой и хотел было окатить Морозова.

— Стой! — грубовато схватил его за руку Никитченко. — Мокрый он в печи изжарится.

— Куда ты? — крикнул Илья, увидев, что Гешка направляется к печи и что он уже одет во все ватное. — Ты что, в печь лезть хочешь?

— А как же? — сказал Гешка.

— Так ты сперва меня послушай. В печи не дыши, а то все легкие сожжешь. Набери воздуху, сколько можешь, и веди себя так, словно ты под водой находишься. Да смотри не мешкай там! — крикнул он вслед Гешке. — Взгляни — и назад!

Около двух часов длилась эта адская работа. Авария была устранена.

Гешка вывалился из печи совсем измученный. Он опустился прямо на пол и, обведя вокруг мутным взглядом, попросил:

— Пить…

Кто-то, поддерживая его голову рукой, поднес кружку с водой. Гешка сделал глоток и вскрикнул от боли: губы спеклись и потрескались.

— Ничего, Гешка, — сказал Илья, — до свадьбы заживет. А печь мы все таки наладили.

Гешка посмотрел на часы: со времени остановки прошло всего четыре часа, а ему казалось, что он работает несколько смен подряд. Горело лицо, ныло тело.

Молодец, Гешка, — сказал Никитченко. — Теперь я вижу — у тебя наша, настоящая, рабочая кость. Теперь ты через огонь прошел и на всю жизнь закалку получил.