Пустынник Агафон - страница 20

— Дави не дави, толку не будет, — ухмыльнулся проходивший по лестнице вниз рыжеусый мужчина в телогрейке. — На пятом этаже такая же петрушка происходит.

— Голубчик! — взмолилась женщина. — Помоги бога ради. Скоро муж обедать явится, а у меня обед еще в кошелке лежит.

Мужчина, подойдя, критически оглядел дверь.

— На пол-литра дашь? — деловито спросил он. — Ну, ну, пошутил. Сделаем! Нам двери ломать не впервой.

— Ломать? — удивилась женщина. — Зачем ломать?

— Иначе не открыть. Погоди, я за инструментом поднимусь.

Мужчина исчез. Вскоре он появился снова с инструментами.

— Замок-то у вас не шурупами, а гвоздями закреплен, — недовольно сказал он, тыча пальцем в скважину, — рубить придется.

— Руби, милый, — кротко вздохнула женщина.

Поплевав на ладони, мужчина начал орудовать зубилом и молотком. На стук из соседних дверей выглянули несколько любопытных голов и тут же скрылись. Как видно, взломы замков в этом доме большой сенсации не производили. Привыкли. Лишь одна молодая женщина в пуховой шапочке, только что появившаяся на площадке, с нервным криком кинулась к мужчине.

— В чем дело? Кто вам дал право ломиться в чужую дверь!

— Не мешайте, гражданка, — отмахнулся от нее мужчина.

Женщина в пуховой шапочке, не отвечая, сунула ключ в дверь, и... дверь отворилась. Всеобщее изумление.

— К-как это вам удалось? — пролепетал мужчина.

— Очень просто, — ответила вновь вошедшая с достоинством, — это моя квартира. Да, да. Какой у вас адрес?

— Дом сорок три, корпус четвертый, подъезд шестой, квартира двадцать.

Женщина в шапочке озадаченно глядит на женщину в платке.

— Удивительно! Совершенно такой же адрес, как у меня. Должно быть, это я перепутала. Извините.

Пожав плечами, она делает несколько шагов по направлению к лестничной клетке, но вдруг оборачивается.

— Постойте! А квартал у вас какой? Квартал?

— Квартал «А».

Лицо под пуховой шапочкой озаряется счастливой улыбкой.

— А это «Б». Значит, моя квартира! Ваш «А» за углом, точно такой же дом, тютелька в тютельку.

Раздался смущенный кашель мужчины.

— Снова петрушка получилась. Я ведь у вашего замка все гвозди начисто пообрубал.

— У меня, кажется, запасные есть. Минутку...

Женщина в пуховой шапочке скрывается за дверью. А женщина в оренбургском платке, подхватив свою кошелку с рыбьим хвостом, сокрушенно охая, семенит к лестнице.

Плоды просвещения

После базара в районном Доме приезжих осталось мало жильцов: инженер облплана, двое заготовителей да Иван Силыч, дояр колхоза «Заря». Они сидели за самоваром в тесной комнатушке дежурной и вели разговор самый непринужденный.

— Как у вас там, на ферме, дела идут? — допытывался заготовитель Кушаков. — Какие показатели?

— Всякие бывают, — вздохнул дояр. — Главное, надои у нас еще слабоваты.

— Слабоваты, говоришь? Это плохо. Лодырей, небось, много?

— Не много, но есть...

Кушаков сдвинул кустистые брови.

— Побольше их работать заставлять надобно, — сказал он наставительно. — Очень хорошо о воспитательной роли труда сказал Энгельс. Мы на семинаре изучали его труды. Вот только запамятовал название. Помогите, товарищ инженер!

Плановик вздрагивает, проливает чай на скатерть и конфузится.

— Я семинары не посещаю, — торопливо говорит он. — Я самостоятельно изучающий.

— Та-ак, ясно. — Кушаков посуровел еще больше. — Вот, Степан, что получается, когда к политучебе мы относимся формально, — обратился он к своему коллеге Каравашкину. — Пустякового вопроса не можем объяснить человеку. Попробуй-ка ты.

Каравашкин озадаченно молчит. Кушаков многозначительно хмыкнул.

— Не хмыкай, пожалуйста, — обозлился Каравашкин. — Меня, брат, этим не собьешь. Значит, так: Энгельс сказал, что... — И умолк.

Кушаков ехидно усмехнулся. В этот щекотливый момент в комнату вошел третий заготовитель — Дорошенко.

— Выручай, Грицко! — обрадовался Каравашкин. — Подскажи, будь друг, товарищу колхознику, что говорил Энгельс о труде.

— Эх вы, горе-теоретики, — пробасил тот, — а еще семинар посещаете. Так тебе, человече, что надо-то?

— Не мне, а вот им. — И колхозник указал на Кушакова и Каравашкина. — Они интересуются.

— Ну, ежели интересуются, тогда слухайте: Энгельс сказал... Отчетливо помню, записывал где-то в блокноте, а что писал, убейте, забыл.