Путь энтузиаста - страница 4

Эти маскированные производили особо яркое впечатленье: приезжали компании, разодетые в необыкновенные цветные костюмы, в колпаках, обязательно в марках с большими носами, и все отчаянно плясали, тряслись, хохотали.

Кто это были такие – неизвестно до жути, но забавно.

Являлись и такие маскированные, что после их ухода исчезали две-три шубы.

Также ходила по домам «шайка разбойников».

Это – бродячий театрик.

Если пускали в дом «шайку разбойников», они, раскинув ручные декорации, разыгрывали с пеньем и плясками пьесу из жизни разбойников.

И за это брали два рубля, если с хозяйской выпивкой, а без выпивки – три рубля.

В крещенский сочельник девицы гадали.

Наша нянюшка в этом деле принимала горячее участие, помогая девицам выискивать суженых-ряженых.

Всё это гаданье устраивалось всерьез, с волненьями – загадочного трепета перед судьбой.

Всё было окутано густой пеленой религии, обычаями старины, приметами, гаданьями, предсказаньями, наговорами, ворожбой, заклятьями, вещими снами.

Со страхом мы ощупывали свои кресты и глубоко залезали под одеяло с головой, укладываясь спать под стон мятели.

А утром – смотришь – пять солнце, снег, зимняя тишина, по Каме возы тянутся.

И опять забывали про все.

А дальше – масленица.

Блины, оладьи.

Нас увозили в разубранной кошевке кататься на лошади по проспекту, где бесконечной лентой катался весь город, – многие на парах и тройках с бубенцами.

И на масленице я впервые прикоснулся к искусству.

Надо сказать, что перед этим я никогда не бывал в театре.

А тут, около базара, среди громадной толпы, увидел вновь отстроенный большой досчатый балаган, с парусиновой крышей и вывеской:

– Цирк Камбарова.

На балконе балагана стояли размалеванные артисты и среди них – великан с усами.

Клоун в колпаке, в полосатом балахоне, с крупчаточным лицом и бельмом кричал:

– Эй, публика почтенная, торопитесь покупать билеты – сейчас начинается небывалое представление или чудеса и разгадка тайн черной магии. Со всех по гривеннику, а у кого рыжая борода – 20 копеек.

Публика гоготала.

А возле балагана продавали из жестяных самоваров горячий сбитень, сахарные плюшки, пряники, оладьи, блины, пирожки.

Я выпил стакан сбитню с плюшкой, купил билет и вошел под парусиновую крышу.

Шарманка с барабаном, мальчик-акробат в трико, девочка на трапеции, гармонист, плясун, дрессированная собака, великан с гирями, петрушка-кукла, лубок со вставными лицами и сам клоун Камбаров – все это невиданное зрелище в блестках и позументах изумило, очаровало, поразило.

Долго не мог оторваться от балаганного дива, – вот, мол, какие восхитительные дела живут на этом свете!

Жить очень замечательно: ведь впереди могут встретиться новые чудеса.

А потому:

– Давай еще стакан сбитню и плюшку за три копейки.

И дальше тянулся бесконечный «великий пост» под тихий однотонный благовест слудской церкви.

Весь пост дома кормили постной пищей и только тихонько на базаре можно было пожевать на пятак колбасы.

На четвертой неделе поста заставляли говеть, ходить постоянно в церковь и читать молитву:

– Господи, владыко живота моего…

Самое страшное – исповедываться попу во грехах: вдруг да узнает, что стащил у тетки с комода полтинник или в ученическом дневнике двойку переправил; на четверку.

«Причащаться» – вот это удовольствие: дают запивать теплым красным вином и просфорку.

Но главное утешение – скоро пасха, весна, ледоход, пароходы, солнце, лето и не учиться.

О, на пасхе замечательно: заутреня, фейерверки, бенгальские огни, пальба, новые рубашки, штаны, куличи, сыр, под воротами качели, в бабки можно играть, кругом звон колокольный. Хочешь – лезь на колокольню.

Через Каму ходить нельзя – лёд синий, водяной, – вот-вот тронется.

Кругом ручьи, земля, птицы.

Буксирная пристань оттаяла и ждет грузчиков, товаров, пароходов, баржей и ждет нас, неизменных гостей.

Скоро, скоро!

Вода прибывает.

И вдруг неистовый крик:

– Кама тронулась! Смотрите!

Все бросаются к окнам: широкой полосой движется камский лед, перекашивая черные навозные дороги.

Наша любимовская заимка стояла на окраине слудской земли.

Под лесной крутой горой, на берегу, у самой буксирной пристани, мы так жили, что собственно Кама с плотами, мостками, лодками, баржами, пароходами и являла собой коренное поле бытия.