Путь к Другому - страница 5
Обе послевоенные работы построены примерно по одной схеме: дескрипция и обличение анонимного бытия (il y a); анализ и дескриптивный подход к таким сторонам человеческого существования, в которых особенно ощутим момент потери власти сознания над собой - бессонницы, страдания, страха смерти; описание одиночества; несколько ярких, но не вполне феноменологических дескрипций, включающих дескрипции усталости, лени, слушания музыки; введение и описание «ипостаси» - появления сознающего себя сущего в безличности il y a; построение новой теории субъекта и его отношений с миром, описание времени как «иного» (autre) и попытка описания отношения субъекта с временем и с «Другим» (autrui). Иными словами, до известной степени была предпринята попытка переписать «Бытие и время»>18, исправив основные ошибки или даже просто указав путь к их исправлению. Разумеется, это была попытка с негодными средствами. Но результатом оказался не ухудшенный Хайдеггер и не еще одна версия экзистенциализма, а поворот к совершенно новой проблематике, окончательно сформулированной в «Тотальности и бесконечном»>19 (1961 г.) и высвободившейся из языка онтологии в «Иначе, чем быть, или по ту сторону сущности»>20 (1974 г.).
Начало пятидесятых годов отмечено поворотом Левинаса к теме свободы, проявившемся в двух программных статьях: «Является ли онтология фундаментальной?»>21 (1951 г.) и «Свобода и заповедь»>22 (1953 г.), атакже циклом публицистических выступлений, собранных в сборнике «Трудная свобода»>23. В 1957 году выходит итоговая статья «Философия и идея Бесконечного»>24, посвященная в основном обсуждению проблем автономии и гетерономии. Именно в этих работах Левинас впервые обозначает свою философию как этику, и рассматривает в качестве фундаментального, первоисходного опыта отношение к Другому, которое в конкретной жизни разыгрывается как язык (EN, P. 20-21); в этих же работах Левинас соединяет «лик» Другого с речью, завершив тем самым создание одного из самых привлекательных терминов своей философии.
Защищая гетерономную концепцию свободы, Левинас подчеркивает в новом подходе к свободе конституирующую роль языка, утверждая, что Другой, будучи не просто сущим, а собеседником, не может быть понят исходя из бытия, его понимание неотделимо от обращения (invocation) к нему (EN, P. 17), и, тем самым, к Другому оказывается неприменимой хайдеггеровская свобода как Seinlassen, как позволение быть ; исходным модусом языка выступает звательный падеж, вокатив; слово Другого, несводимое ни к бытию, ни к знанию, гнозису>25, оказывается не только источником свободы как заповеди, но одновременно и источником значения вообще. С этого момента Левинас начинает систематически переосмысливать гуссерлевское понятие Sinngebung‘a, смыслонаделения. Внимательное чтение Гуссерля красной нитью проходит через всю философию Левинаса 1950-х годов (к столетию со дня рождения Гуссерля в 1959 году Левинас публикует четыре новых работы); решение вопроса о том, интенционально ли отношение к Другому, оказывается путеводной нитью всех работ, следующих за «Тотальностью и Беконечным».
В 1961 году Левинас (фактически под давлением Ж. Валя) защищает в качестве докторской диссертации (doctorat d’état) свой первый opus magnum, «Тотальность и Бесконечное» (книга, отвергнутая издательством Gallimard, выходит в Гааге в престижной серии Phenomenologica). В число членов жюри входят Ж. Валь, Г. Марсель, В. Янкелевич, П. Рикер (членом жюри также должен был быть М. Мерло-Понти, умерший в тот год). Присутствующих больше всего поразила неожиданная трактовка Левинасом «Третьего размышления» Декарта: картезианская идея Бесконечного, которая со времен Канта воспринималась как основание «онтологического доказательства бытия Божия», была переосмыслена Левинасом как модель принципиально неадекватного (и, тем самым, неинтенционального) опыта Другого, который Я всегда уже обнаруживает в себе. Такое прочтение Декарта вызвало максимальное количество вопросов и недоумений>26. Именно эта книга впоследствии оказалась наиболее известной среди работ Левинаса, его имя чаще всего связывают с выдвинутыми в ней тезисами: с представлением об этике как о «первой философии», с «метафизической» трактовкой отношений абсолютно отделенных друг от друга Я и Другого как полюсов Тождественного и Иного соотвественно, с темами «насилия понятия» и лика, который «дает заповедь “не убий” самим своим выражением». До начала 70-х годов практически никто