Путь Карла Маркса от революционного демократа к коммунисту - страница 15

Наоборот, вопрос следует формулировать так: каким образом в систему включаются понятия о личности, мудреце, боге, и каковы специфические определения этих понятий, как они развиваются из системы?»[36]

Здесь Маркс не только впервые указал на то, что история философии должна рассматриваться в качестве истории развития философии как науки, но он также осудил и тот метод, который под именем «феноменологии» был воскрешен в век империализма. Философия представляет собой «бесшумно подвигающегося вперёд крота подлинного философского значения», а не «многословного, экзотерического, принимающего разнообразный вид, феноменологического сознания субъекта».

Когда Маркс писал свою докторскую диссертацию, он был атеистом. «Доказательства бытия бога представляют собой не что иное, как пустые тавтологии, – например, онтологическое доказательство сводится к следующему: „То, что я действительно (реально) представляю себе, есть для меня действительное представление“, – это действует на меня, и в этом смысле все боги, как языческие, так и христианские, обладали действительным существованием. Разве не властвовал древний Молох? Разве Аполлон Дельфийский не был действительной силой в жизни греков? Здесь даже критика Канта ничего поделать не может. Если кто-нибудь представляет себе, что обладает сотней талеров, если это представление не есть для него произвольное, субъективное представление, если он верит в него, – то для него эти сто воображаемых талеров имеют такое же значение, как сто действительных. Он, например, будет делать долги на основании своей фантазии, он будет действовать так, как действовало все человечество, делая долги за счет своих богов. Наоборот, пример, приводимый Кантом, мог бы подкрепить онтологическое доказательство. Действительные талеры имеют такое же существование, как воображаемые боги. Разве действительный талер существует где-либо, кроме представления, правда, общего или, скорее, общественного представления людей? Привези бумажные деньги в страну, где не знают этого употребления бумаги, и всякий будет смеяться над твоим субъективным представлением. Приди со своими богами в страну, где признают других богов, и тебе докажут, что ты находишься во власти фантазий и абстракций. И справедливо. Если бы кто-нибудь принёс древним грекам какого-либо вендского бога, то он нашёл бы доказательство несуществования этого бога. Ибо для греков он не существовал. Чем какая-нибудь определённая страна является для иноземных богов, тем страна разума является для бога вообще – областью, где его существование прекращается».

Сама диссертация содержала обстоятельное исследование двух материалистических систем Демокрита и Эпикура, причем гегелевское понятие «самосознания» играло центральную роль. Главное достоинство диссертации состоит в том, что из груды искажающих и порочных интерпретаций и клеветы, принадлежащих особенно Цицерону и Плутарху, Маркс выкристаллизовал оригинальные взгляды Демокрита и Эпикура. В этом отношении данная работа до настоящего времени сохраняет свое научное значение.

Маркс, примыкая еще к гегелевской школе, значительно опередил всех гегельянцев. Проблемы, к решению которых он стремился, были сформулированы более научно, он по существу и обстоятельно рассматривал их. Постановкой вопроса об осуществлении философии и об отношении между осуществлением философии и ее представителями был сделан важный шаг в решении проблемы отношения теории и практики.

В сочинении «Вопрос централизации» (1842 год), которое осталось незаконченным, показывается, насколько правильная формулировка вопроса важна для ответа: «Как решение алгебраического уравнения уже дано, когда задача поставлена в ее наиболее ясных и точных соотношениях, точно так же можно ответить на любой вопрос, когда он представляет собой действительный вопрос. Сама мировая история не обладает другим методом, кроме того, как отвечать на старые вопросы постановкой новых вопросов…»[37]

Вопрос об отношении между теорией и практикой в условиях 1840 года еще не мог быть поставлен в его «наиболее ясных и точных соотношениях», это был вопрос, который только еще прояснялся для самого Маркса. Но в той мере, в какой он раскрывался Марксу, приближалась возможность ответа на него, пока, наконец, Маркс не дал на него ответ.