Путь на Голгофу - страница 6

На это Гарт всегда и надеялся. Но и на поселение, выросшее вокруг его корабля, подули ветры перемен. Он перестал быть главным объектом внимания, центральной фигурой в жизни деревни. Он усмехался, думая о потере своего влияния, однако в этой усмешке было мало веселья. Серьезные и внимательные, как и прежде, веске-рианцы продолжали по очереди дежурить у его дома, перенимая знания, но сухая манера, с которой они записывали диктуемые Гартом факты, резко отличалась от атмосферы эмоционального урагана, окружавшей священника.

Тогда как Гарт заставлял их трудиться за каждую книгу, каждый инструмент, священник отдавал даром. Передавая знания, Гарт старался быть педагогом и обращался с ними как с одаренными, но пока еще не грамотными детьми. Он хотел, чтобы прежде чем научиться бегать, они научились ходить и поднимались на следующую ступень, лишь преодолев предыдущую.

Священник же просто дарил им блага христианства. Единственное, что требовал он от них, была работа по строительству церкви — этого места поклонения и познания. Из бескрайних вескерианских болот прибывали все новые и новые группы туземцев, и через несколько дней крыша уже возвышалась над остовом из столбов и опор. Каждое утро новообращенная паства трудилась в течение нескольких часов, воздвигая стены храма, а затем спешила внутрь познавать самое главное, самое основное, самое важное о мироздании.

Гарт ни разу не обмолвился перед вескерианцами о том, что думал он об их новом увлечении, главным образом потому, что они ни разу не спросили его об этом. Чувство гордости и собственного достоинства не позволяли ему остановить первого попавшегося туземца и излить все свои печали. Возможно, все сложилось бы иначе, будь Айтин дежурным по усвоению знаний: ведь он был самым смышленым из них. Однако очередь Айтина пришлась на следующий день после прибытия священника, и с тех пор Гарту так и не удалось поговорить с ним.

Поэтому он весьма удивился, когда через семнадцать вескерианских дней (каждый из них — в три раза дольше земного), открыв после завтрака дверь, он вдруг увидел у своего порога делегацию туземцев. Айтин — глава делегации — стоял впереди всех, слегка приоткрыв рот. Многие также стояли с приоткрытыми ртами, один из них, казалось, даже зевал, выставляя напоказ двойной ряд острых зубов и пурпурно-черное горло. По открытым ртам Гарт понял, что разговор предстоял серьезный; он знал уже, что таким образом вескерианцы выражают какое-нибудь сильное чувство: печаль, радость, гнев — Гарт никогда не был уверен, какое именно. Не так уж часто приходилось ему видеть, как обычно спокойные и уравновешенные вескерианцы разевают рот, чтобы понять, почему они делают это. Зато сейчас открытых ртов вокруг него было предостаточно.

— Помоги нам, Джон Гарт, — сказал Айтин. — Мы хотим задать тебе один вопрос.

— Я постараюсь ответить на любой ваш вопрос, — предчувствуя недоброе, сказал Гарт. — В чем затруднение?

— Есть ли на свете Бог?

— Что вы подразумеваете под словом «Бог»? — в свою очередь спросил Гарт. Что мог он им ответить?

— Бог есть отец наш на небесах, который сотворил всех нас. Он — защитник наш, ему шлем мы молитвы наши о помощи, и если обретем спасение, он укажет...

- Достаточно, — сказал Гарт. — Бога нет.

Теперь уже все они, включая Айтина, смотрели на Гарта, широко разинув рты, и размышляли над его ответом. Любому, не знавшему их настолько хорошо, как знал их Гарт, зрелище этих частых красноватых зубов показалось бы устрашающим. На мгновение в голове его мелькнул вопрос: а может быть, они дошли уже до фанатизма и считают его еретиком? однако он тут же отмахнулся от этой мысли. — Спасибо, — сказал Айтин, и, повернувшись, они ушли. Гарт вдруг заметил, что несмотря на утреннюю прохладу, он почему-то вспотел.

Результат этого разговора не замедлил сказаться. В то же время после обеда Айтин вернулся.

— Мы просим тебя прийти в церковь,— сказал он. — Нам трудно понять многое из того, чему мы учимся, но нет ничего труднее одной вещи. Нам нужна твоя помощь. Мы должны выслушать тебя и отца Марка вместе, потому что он утверждает, что истинно — одно, а ты — совсем другое, но эти вещи не могут быть истинными одновременно. Мы должны понять, что же истинно.