Путь усталости - страница 9
Вы не могли понять моей страны
И имя русское развеяли по ветру.
Что били вы лежащего в лицо,
Опьянены непрочною победой,
Ласкали проходимцев, подлецов,
Для честного неся позор и беды.
Я знаю вас, я к вам привык давно,
Усвоил все ужимки и приличья,
Но было все же сохранить дано
Мне душу русскую под западным обличьем.
Не хуже вас постиг я ваш закон,
И галстук завязать могу не хуже,
Но я не ваш! Не вами я рожден!
И тесно мне в поганой вашей луже.
Воюйте же, ваш меч еще разящ,
Вы ткете ложь с упорством Пенелопы,
Но не тяжел ли будет новый плащ
Для хрупких плеч дряхлеющей Европы?
Ошиблись вы, потомки мудрецов,
И сами мудрые превыше меры,
Вам не найти среди ее сынов
Адептов вашей каннибальской веры.
Их бойтесь вы! Мы проще, мы добрей,
И в побежденных видим тоже братьев,
Мы, вами обездоленных детей,
Из жалости, научим быть крылатей.
Мы им откроем новую звезду,
Мы вырвем их из бюргерского рая,
Который вы, слагая гимн труду,
Упрямо строили — уничтожая.
Я вам в лицо кричу: «Не я, а мы —
За мной Россия, и за мной Европа,
И крест изломанный, эмблему зла и тьмы,
Они затопчут бешеным галопом».
Вена, 1943
НАСЫПЬ
Болотная, задумчивая лень.
И аисты, торжественные стражи,
Под облаков медлительною пряжей
Вышагивают сонный летний день.
Последний клок нетронутых земель,
А там, за насыпью, в полях маиса,
Колоратурой оперной актрисы
Уже трепещет жаворонка трель.
Там оградясь надежною стеной,
Уничтожая, властвуя и строя,
Из вечного тяжелого покоя
Упрямый труд рождает мир иной.
И насыпь грань — там молотилки ад,
На жнивье нефти радужные капли,
А на болоте жалобно кричат
Великолепно-пепельные цапли.
Меня зовут! Но я слуга труда,
Я должен этот мир, чужой и страшный,
Оборонить, чтобы на эти пашни
Не хлынула взбешенная вода.
ПАНЧЕВО[26]
Александру Васильевичу Соловьеву
«Justilia regnorum fundamentum»
Надпись на фронтоне ратуши.
«Justilia regnorum fundamentum»
Два ангела часов подъемлют диск,
В скрипучем гравии дорожек ленты
И выветренный ветхий обелиск.
Проходят дни, меняются законы,
Престолы рушатся, дворцы горят, —
Но золото Стефановой короны
Равнинный край всегда зерном богат.
Все так же в августе желтеют нивы,
Все так же неба выси глубоки,
И так же город спит, склонясь лениво
Над мутною излучиной реки.
Пройдет зима и снова злак созреет.
За годами скользнет беззвучно год,
Здесь в этом городе душа стареет,
Не замечая времени полет.
***
Тут знают толк в веселом конском беге,
Не победил еще автомобиль.
За колесом расписанной телеги
Ложится тонкая седая пыль.
И в праздничной, провинциальной лени,
Над ширью нестесненною окрайн,
Бравурные высвистывает трели
Из старомодных флейт «Musik Verein».
И в деревенской пышности барокко
Двух колоколен вычурный узор,
Над городом приземистым высоко
Подъемлет нестареющий собор.
ПАНОНИЯ
Расцветает гривами ковыль,
Нежным цветом белым и летучим,
Неподвижна солнечная пыль,
Тяжелы серебристые тучи…
Хищные прошли здесь племена,
Баловни недолгого успеха,
Здесь дробилась желтая волна
О клинки мечей и сталь доспехов,
А теперь спокойствием полны
Эти степи, пахнущие мятой,
Где пасутся мирно табуны
На траве, косой еще не снятой.
Благостен торжественный покой
Пышного земли великолепья,
Сладок запах терпкий и сухой
Диких трав, непокоренной степи.
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Буйным ливнем вымыты дороги,
Ветер мнет и треплет мокрый лес,
Так легко несут сегодня ноги,
Словно тело потеряло вес.
К облакам навстречу, выше, выше,
Затеряться в влажных складках гор.
Грудь моя с твоей согласно дышит,
Вместе пьют бушующий простор.
Посмотри, внизу, как молод город,
В прятки солнца там играет луч.
Как щенков резвящаяся свора,
Разбежались в небе клочья туч.
Радуга упруго горбит спину,
Чехардой перескочив собор.
Жирно-зелены садов куртины,
Чисто выметен с тротуаров сор.
Плечи мне шальной расправил ветер.
Солнце золотит седую прядь.
Нет прекраснее тебя на свете,
Но сегодня я тебе под стать.
Вена, Каленберг, 1943
«На мои затерянные тропы…»
На мои затерянные тропы
Ты сошла и показалась мне
Призраком упадочной Европы,
Женщина с картин Edouard Manet.
Яркий рот Монмартрской проститутки
И волос летучих рыжий газ.
Мне немного холодно и жутко
От твоих прохладных синих глаз.
Твой спокойный друг, американец,
Разве он оценит и поймет