Путь в рай - страница 14

Ещё глоток.

Надо идти.

Грустно посмотрел Амад на тощий бурдюк. Вода! Если бы можно было отрыть колодец… А вслух произнёс:

— Земля Тара благословенна. Там, если выкопать колодец, то Всевышний непременно направит туда воду.

В голосе его звучала неподдельная тоска.

----------------------------------------------

Примечания:

* Марджим — незнакомец

* Васим — красивый

* Гариб — чужестранец

* Сангали — наречие, язык народа сангали

День повернулся на закат, указывая направление домой, но сейчас идти было тяжелее: свет бил в лицо, и хоть они замотали головы шарфами, но в глазах всё равно рябило, так что брели иногда вслепую, но и это не всегда получалось — песок стал несыпучим, ноги утопали в его горячих ладонях, с каждым шагом сил оставалось всё меньше. Отовсюду Амад слышал голоса. «Не дойти…» — сыпался шорохом песок. «Не дойти» — плескалась вода на донышке. «Не дойти»,— неумолимо сказало солнце, и Амад остановился. Не дойти.

— Пойдём на север, к тракту, — просипел он.

Горло, жаждавшее воды, распухло и болело, но он продолжил:

— Добудем воды. И вернёмся в Тар. К каравану пристанем. Или ещё как…

Старался говорить уверенно, но отчего-то выходило словно в пустоту. Гасли слова, не взлетали. Сам себе не верил Амад. Но отчаянье отнимет последние силы. Да ещё что-то ноет в душе, как заноза, не даёт покоя. Что-то нужно сообразить, о чём-то подумать…

Если глотнуть воды, то он сразу поймёт, но воды пока нельзя. Жара сразу же вытянет её по́том. Надо ждать.

Через два часа пустыня дохнула — не прохладой, нет, но жар стал меньше, солнце повисло низко, слепя лучами.

Теперь можно. По три глотка.

И правда, разум прояснился, и он понял, что его мучило.

Всплыла перед глазами картинка: мужчина прыгает из огненного пролома и тут же падает с копьём в спине…

— А ведь это Хадад был, — шепчет он, вспоминая дадаша.

— Хадад, — подтверждает медовый голос, ставший скрипучим и жёстким.

Амад помотал головой, отгоняя страшное. Но голос Сарисса звучит непреклонно:

— В Тар нельзя.

— Почему? — тупо удивляется Амад.

Он очень хочет домой.

Там вода. Там верные дадаши. Конечно, жаль Хадада. И Казима. Но дома всё наладится. Почему нельзя?

Твёрдые руки встряхивают его, светлые глаза смотрят прямо в душу.

— Сурхан-Саяды будет мстить. Он не знает, что на караван напали не местные бандиты. У них бы духу не хватило. И сил. Но уничтожать он будет именно их. Он достанет всех. Даже маленьких дадашей с окраин. И стоит тебе появиться в Таре, как тебя узнают. Тогда место на площади тебе обеспечено. Тебя схватят, как и других. — Глаза Сарисса жгут хуже солнца, глядеть в них невыносимо жутко, но слушать ещё страшнее. — И будут снова гореть костры на площади… Но никому не будет весело.

— А-а! — понял, захлебнулся криком Амад, схватился за голову. — Бог, добрый бог! Спаси! Спаси их! Вайдотт! Добрый.

Он повалился на песок, забился, исходя хрипом.

Мир рухнул.

Остался только режущий ком в горле и тьма в распухших глазах. Он будто ослеп.

Если всё так плохо — пусть ничего не будет!

Он корчился, разевал в беззвучном крике рот, пытался вдохнуть, когда тонкая рука коснулась его бедной головы.

«Спи».

И он послушно упал в сон, непроглядный, как беспамятство.

Очнулся, укрытый галлабией Сарисса. Сквозь ткань сочился закат. День кончился.

Он попытался сесть, но не смог. У высохших губ тотчас оказалось горлышко бурдюка, плеснула тёплая вода.

— Пей.

Он слабо замотал головой:

— Нет. Это последняя.

— Ночью придёт ливень, наберём воды.

— Не время для дождей. Ещё два месяца.

— Пей. Вода будет.

Амад поверил. И когда они расстелили всю одежду на песке — верил. И когда подул холодный ветер, принося запах влаги, — даже не ахнул. Заслышав грохот приближающейся грозы, встал, растопырил руки, ожидая первых капель, но не удивился совсем. Сарисс сказал — придёт дождь, значит, так оно и будет.

Первые капли были резкими, благодатными и быстро перешли в отвесные, остро бьющие струи. Не успел Амад обрадоваться и выжать намокшую рубашку в бурдюк, как что-то больно стукнуло его по спине, потом по голове.

— Град! — перекрикивал шум грозы Сарисс. — Собирай в бурдюк!