Путь в рай - страница 4

«Сияющий царь» это знал, как знали многие мальчишки, мечтавшие погладить Ветерка-Насими. Он не кусал всерьёз, но зубами клацал на волосок от чумазой ладони. Терпел только молчаливого Казима, тот лишь чистил коня, не пытаясь лишний раз приласкаться, дотронуться. А мальчишки пытались. Они вообще ко всему пытались приласкаться, прилепиться, надо всем посмеяться. Жались друг к дружке, любились, тёрлись постоянно, ругались и визжали от ревности и обиды, бывало, и ножом махнут — что сделаешь, молодая кровь бурлит.

Он, Амад, всегда выбирал дружка на ночь с умом. Вот Ариз («мужчина-воин») совсем мал, брать его нельзя, невыдержанный, чуть что не по нём — в слёзы, на стену кидается, зубами скрипит. А вот Аббаса можно. Он хоть и «суровый», но ласковый и покорный, как козлёнок. Гямаль («красивый») совсем некрасив, и его не всегда хочется. И потом, слишком уж он серьёзен, смотрит пристально, что увидеть хочет?

Так вот во всём: каждый шаг надо взвешивать, за каждым словом следить, каждый взгляд, каждый шепоток успеть поймать.

Нелегка ты, доля атаманская, вздыхал иногда Амад.

Но не зря труды — вот они, его молодцы, пусть называют крысёнышами, пусть, — у этих крысёнышей острые зубы. Не первый караван в этом убеждался, не один запоздалый путник входил на рассвете в Тар едва не голым, если вообще входил. Так-то, знай крысёнышей!

Идут. Два верблюда, погонщик, и вот они, два воина. Два толстых ленивых аскера, которым сколько ни заплати — всё мало.

— У них пики, — опасливо шепнул Максуд, лишь недавно прибившийся к шайке.

— А у нас камни. С пращой упражнялся? Я велел. Сейчас покажешь!

Ближе, ещё чуть ближе. Молодые глаза хорошо видят в темноте, но надо ещё подпустить, чтобы наверняка.

— Бей!

Не успел смолкнуть крик Амада, как засвистели камни, взвизгнули верблюды от промахов, заорал, хватаясь за лоб, один стражник, второй встал было в боевую стойку. Но куда там: воин против стаи крысёнышей, раз за разом обрушивающих град камней. А стоит взрослому упасть, тотчас визжащая куча-мала облепит его, раздерёт на горячие кровавые куски, и копьё не поможет, и меч не успеешь выхватить. Вот уже хрипит, булькает злой погонщик, один солдат оказался смельчаком, и на песке застыл коротенький труп Азиза, — много ли мальчишке надо — ткнул в висок, вот и вся недолга. Но взял в руки оружие, ты уже не мальчишка, и счёт с тобой на равных. Второй солдат убежал с подбитым глазом, а этот, окружённый, тычет пикой, успевает отбиваться, не даёт навалиться скопом. Ах ты!.. Тянет время, совсем светло!

Амад спрыгивает сверху за толстую спину, успевает ткнуть под колено кинжалом, отпрыгивает как кошка, да нет, быстрее кошки! Но воин уже упал на колено, а это смерть. Его ещё добивали, когда Амад взглянул на добычу.

Три ишака превратились в одного, но зато с полной поклажей, так что едва копыта видать. Два верблюда стояли поодаль, на одном то ли куль, то ли человек. Нары были хороши. Амад языком поцокал от восхищения

Мда… Жаль ишачков, не стали их хозяева ждать окончания схватки, удрали. В этом слабость его отряда — против многочисленного противника они бессильны. Две, самое большее три цели — это предел. Праща хорошее оружие, но коварное, если рука дрогнет и камень не придёт точно в цель, надеяться можно только на товарища, который вовремя метнёт свой камень.

Задержались! Амад хотел уйти в Убежище до света, но нет, уже первые лучи над горизонтом… Вот и выкатилось!

Амад похлопал первого верблюда: хорош! Любой будет рад купить такого. Подошёл ко второму. Ну, кто это тут расселся? Соляной Хозяин, большой ага? Слезай, господин! Амад дёрнул золочёную туфлю и… окаменел.

Ножка была узенькая, изящная, солнце скользнуло по ней, заблестела золотая цепочка, идущая от браслета на лодыжке, там, в тени подола пряталась тонкая косточка, а цепочка бежала к колечку, надетому на средний пальчик, там ноготок… Амад сглотнул. Ноготок как росинка. Ступни розовые как цветы. Разве бывают у людей такие ступни?

Блестел ноготок. Блестело золото. Блестела гладкая кожа.

Это…

Это женщина?!

Потрясённый Амад поднял глаза, и мир перестал существовать.