Путешественница - страница 28
Затем он открыл глаза и взглянул на женщину, которую отец схватил своими грязными лапами. Она открыла глаза и теперь смотрела на него без всякого выражения. Одно только это поведало ему, что она всеми силами пытается не вынуждать его принимать решение.
Джулианна икнула.
Дело шло к тому, что ей перережут горло.
— Глупая девка, — пробормотал Хьюберт, сдвигая клинок.
Против воли Уильям улыбнулся, и как только улыбка коснулась губ, он осознал истину. Его дом был прямо перед ним. В самом деле, если бы ему нужна была груда камней, разве он уже не нашел бы ее? Очевидно, ему суждено скитаться без всяких уз.
Кроме одних, которыми он намеревался связать себя с женщиной, стоящей перед ним и отчаянно икающей.
Нет, здесь даже не о чем было думать. Если выбор стоял между Джулианной и обвалившимися развалинами позади него, то тут и выбирать нечего.
— Забирай, — сказал Уильям, кивнув в сторону зала. — Убери нож от шеи моей леди и устраивайся в замке. Но убирай нож осторожно, отец. Иначе тебе не понравится твоя смерть.
Хьюберт, прищурившись, посмотрел на сына.
— Даешь слово, что замок мой?
— Да, — просто ответил Уильям.
— Поклянись.
— О, Господи, — с отвращением сказал Уильям. — Да забирай эту проклятую развалюху. Больше я тебя из-за нее не потревожу. Отдай своему другому сыну. Если, конечно, тебе удастся ее всучить ему после того, что ты с ней сделал.
— Рольф — прекрасный…
— Пьяница и дурак, — закончил за него Уильям. — Да уж, его жизнь — прекрасное наследство от тебя. Уверен, он будет счастлив увидеть, что ты для него приготовил.
— Я бы никогда не отдал замок тебе, — рыкнул Хьюберт.
Уильям пожал плечами. Его старший брат, без сомнения, валяется сейчас где-нибудь в самом дальнем конце деревни, источая винные пары или что еще он там нашел выпить. Единственная вещь, которая удивила бы Уильяма — это обнаружить брата живым и здоровым. Нет, Хьюберт не станет искать и передавать ему что-либо.
— Поклянись, — упрямо повторил Хьюберт. — Поклянись, что оставишь меня в покое и никогда не вернешься.
Уильям наклонил голову.
— Клянусь, что оставлю тебя в покое и никогда не вернусь. Теперь освободи мою леди.
У Хьюберта был вид человека, задумавшего какую-то пакость. Уильям нетерпеливо посмотрел на отца и покачал головой.
— На твоем месте я бы не стал этого делать.
Отец вздрогнул — первый знак беспокойства, который Уильям в нем заметил.
— Думаешь, я могу тебя убить только мечом? — мило осведомился Уильям. — Уверяю тебя, отец, время, проведенное в компании бесчестных наёмников, не прошло даром. Я навскидку вспомню полдюжины способов оборвать твою жизнь — и при этом очень болезненно — не прикасаясь к мечу.
— Ты дал слово, что оставишь меня в покое, — сказал Хьюберт, но в голосе его послышалась дрожь.
— Да, при условии, что моя леди окажется у меня невредимой, — спокойно сказал Уильям, как будто у него была уйма времени, чтобы детально обсудить проблему — и будто сердце его не билось в горле с силой дюжины пудовых кулаков. Боже, достаточно легчайшего нажима, и ее горло будет перерезано. Ее чертова икота была в шаге от того, чтобы увидеть себя же изнутри. Кровь потечет из тела Джулианны, и не найдется мести достаточно жестокой, чтобы отплатить за такое.
Хьюберт задумался. Затем убрал нож. Прежде чем Уильям пошевелился, Хьюберт подтолкнул к нему Джулианну. Она споткнулась и упала лицом вниз у ног Уильяма.
Но, по крайней мере, она жива. Уильям поднял ее и заключил в объятия. Он не мог посмотреть на нее. Он только что обменял свое наследство на нее, и, черт возьми, не горел желанием увидеть отвращение на ее лице. Уильям посмотрел на Питера.
— У ворот есть еще одна лошадь. Приведи ее.
— Но… — запротестовал Хьюберт.
— Плата на невежливое обхождение с твоей будущей дочерью, — многозначительно сказал Уильям. — Или ты хочешь еще поторговаться?
— Ты сказал, что оставишь меня в покое!
— Так и будет. Кроме того, я заберу твою лучшую лошадь перед уходом. Считай, тебе повезло. Я мог бы взять гораздо больше.
— Бесчестный ублюдок, — плюнул Хьюберт.
Это задело Уильяма, но он не придал тому значения.
— Я поклялся оставить тебя в покое. Смею сказать, что не тебе судить о чести.