Путешествие Феди Карасика - страница 4

Сегодня и завтра на бахчу идти незачем, сегодня и завтра можно бы сходить на Зеленое озеро, но вот проспал Федя! Эхма! Соня!.. И Петька чего-то не пришел. Уж если не на озерах, так хоть на мосту через воложку рыбешек половить бы…

Возле Песчанки через воложку в займище переброшен деревянный наплавной мост. На мосту во всю его более чем полукилометровую длину по утрам и вечерам сидят, стоят, лежат рыбаки, совсем маленькие — от пяти лет и совсем старые — наверное, до ста лет. Если над воложкой гуляет ветер, волны раскачивают мост, он скрипит досками, принимая на себя каскады брызг. Но летом ветры бывают редко. Летом мост становится для всех купальней. Целыми днями под пронзительно синим небом лежат на мосту, сливаясь телами с серыми, отглаженными и отшлифованными водой досками, сваями, мальчишки. Ныряют в прохладную, стеклянно-спокойную воду, резвятся. И про обед забывают, и про родителей забывают, и про все на свете забывают. Вот какой мост есть у мальчишек в Песчанке!

Федя спускается на землю по лестнице, приставленной к амбару снаружи.

— Федя, а ну-ка подними, — просит отец, остановившись в дверях амбара. У него в руках большая охапка дров; какое-то непослушное полено, — наверно, то самое, что разбудило Федю, — выскользнуло из рук отца и легло перед его ногами.

Федя бежит к отцу, поднимает полено и несет его, шагая следом за отцом, в дом.

И в этот-то момент, когда они подходили к крыльцу дома, а в ногах у них, повизгивая от радости встречи с Федей, вертелся белый лохматый Шарик, и произошло то событие, которое потом все заботы дня, и всех ближайших, и даже всего Фединого лета, оставшегося у него от каникул, повернуло на неожиданную, радостную и тревожную дорогу.

Щелкнула щеколда калитки, в ней показался почтальон — Петькин отец Василий Иванович Моисеенко. Федя каждый раз, когда видел на улице вышагивающего от дома к дому Василия Ивановича с толстой от писем и газет сумкой на спине, преисполнялся уважением к нему. Поноси-ка по песчаным улицам поселка такую тяжелую сумку день-деньской. Ведь Василий Иванович немолодой уже. Худощавый, в больших сапогах и зимой и летом, он разносил людям письма, газеты, телеграммы.

Не обращая внимания на кинувшегося ему под ноги с громким и яростным лаем Шарика, — сапоги Василия Ивановича псу не по зубам! — почтальон рылся в сумке и говорил Фединому отцу:

— Письмо вам, Алексей Степанович!

Отец поздоровался с Василием Ивановичем и сказал:

— Федя, возьми письмо, — А потом почтальону: — Спасибо тебе. Заходил бы к нам как-нибудь вечерком без этой своей сумки.

— Загляну, — согласился Василий Иванович. — Шапку к зиме надо сделать сыну. Курпяйчик на неделе купил нечаянно.

— Приходи, — еще раз пригласил отец, — соорудим сыну шапку.

«Это хорошо, что у Петрика теперь будет новая шапка, — подумал Федя. — А то в прошлую зиму в фуражке ходил. Натянет ее на уши, чтобы не отморозить их, и сразу становится смешной такой…»

Отец у Феди — шапочник, или, как называют его в артели, где он работает, — мастер головных уборов. В Песчанке его знают все, и каждый норовит попасть именно к нему, если нужна шапка или фуражка возвратившемуся со службы сыну, подарок на свадьбу зятю, теплая и удобная, с длинными ушами — колхозному чабану, чтобы спасаться в ней от буранов и метелей в степи.

Федя гордится своим отцом. Он вообще с особым уважением относится к мастерам. В отцовской артели, куда Федя часто приходит, работает портной Пятаков, который, как говорят, лучше всех шьет костюмы. Пятаков — маленький, горбатый, называют его не Пятаков, а просто Пятак. Но хоть и обидно переделали его фамилию, к нему идут с заказами все песчанцы. И даже Феде первый костюм в его жизни этой весной отец заказывал портному Пятаку.

Или вот живет в Песчанке стекольщик Митька Елин… Митьке Елину лет пятьдесят. Видно, когда-то он на самом деле был Митькой, а теперь так его зовут по привычке. В поселке он знаменитая личность потому, что все стекла в окна домов вставляет вот уже лет тридцать только он. Выбили нечаянно мальчишки стекло в доме почтальона Василия Ивановича, ослеп дом — лечить его пришел Митька Елин. Федя и мальчишки с интересом наблюдали, как ловко проводил он по стеклу невидимым алмазом прямые линии, а потом отламывал руками стекло. Через каких-то двадцать-тридцать минут дом прозревал под искусными руками стекольщика.