Путешествие Феди Карасика - страница 51

Как-то, лазая в сарае, Федя забрался на чердачное перекрытие и там увидел два новеньких, из сосновых досок гроба. И крышки рядом стояли. Это дед приготовил себе и бабушке. Федя с тех пор еще больше стал побаиваться деда, он не очень понимал, как это можно самому себе заранее готовить гроб.

У деда Василия окладистая пышная борода лопатой и пышные усы. Они придавали ему лихой молодцеватый вид, а один глаз — другой у него после болезни вытек — всегда смотрел по-петушиному… Теперь деда Василия нет, помер.

Еще помнит Федя, что в самом конце поля — овин, этакая соломенная крыша на четырех столбах. Под этой крышей стоит молотилка, тоже как музейный экспонат.

В овине можно было, найти и серпы, зубчатые, острые месяцы с деревянной ручкой, те самые серпы, которые Федя видел на медных и серебряных монетах, а в праздник Первого мая — на знамени, что несли во главе школьной колонны. Федина мама рассказывала, что этими серпами она с тетей Маней-маленькой и с тетей Маней-большой жала после войны пшеницу. Мама рассказала Феде и про то, почему так зовут Фединых теток. Оказывается, сначала была тетя Маня-большая. Она была еще маленькая и сильно болела. Думали, что умрет. А потому, когда еще народилась сестренка у мамы, ее назвали тоже Маней. Но старшая взяла, да и не умерла, стала жить. Так и получилось, что в одной семье стало две Мани. Чтобы не путать их, одну стали называть Маня-большая, другую — Маня-маленькая.

Вообще-то Феде и в Песчанке хорошо — Волга близко, озера в займище, купайся хоть все лето или рыбу лови. Федя плавает по-всякому: и на боку, и на спине. Воложку туда и обратно переплывает свободно, а ведь это все шестьсот-восемьсот метров!

Воложка — рукав Волги, на котором стоит поселок Песчанка. Летом рукав пересыхает у входа и выхода в Волгу, а весной, в разлив к майскому празднику, по воложке в районный центр Песчанку проходят с Волги буксиры с баржами, катера и даже большие пассажирские пароходы.

Конечно, на новом месте, куда привез отец свою семью, нет садов, за Песчанкой начинается открытая, ровная степь. И лесов нет. Летом на поселок опускается такой зной, что по пыльным песчаным улицам босиком ходить нельзя — так нагревает солнце землю. И травы на улицах нет совсем, земля голая, потому что мало дождей. Но зато в конце лета на бахчах в степи вырастают такие сладкие арбузы, дыни! В Выезде никогда не видывали таких! Особенно те, что полосатые, как в тельняшках, мелитопольские. Кончик ножа воткнешь — арбуз сам раскалывается пополам: на, ешь меня, вон я какой красный да сладкий, да прохладный!

Нет, в Выезде арбузов не увидишь!.. Но и там, конечно, много интересного. В лес можно пойти. Леса прямо сразу за деревней. А в них и грибы, и земляника на полянках, и орехов можно набрать полную пазуху. Как-то, Федя это хорошо помнит, ходил он с отцом и матерью далеко, километров за семь, за голубикой. Много нарвали тогда ягод! Правда, Федю донимали комары, и он, в конце концов, стал реветь, по тогда ему всего-то было лет пять-шесть.

Еще нравится Феде в Выезде, когда гремит гром и идет дождь. И жутковато от грохота грома, сверканья молний, и тревожно и в то же время очень интересно смотреть, как ливень обрушивается на деревья, на траву. «Как из ведра» — говорят о таком дожде. И он на самом деле — как если бы из ведра лили откуда-то сверху. Только ведро, наверное, огромное. Можно выбежать из сеней на мокрую прохладную траву, в лужу на траве и топать босиком по шелковистой бархатной зелени. Дедушка Василий, помнит Федя, выталкивал, мальцов внуков под дождь, шумел: «Давай, давай под дождь, расти надо!»

А еще есть за деревней сосновый бор. Торжественные, как колонны, стволы деревьев, кладбище рядом. И сосны, поскрипывающие желтыми прямыми стволами, и кресты на могилах — это было одно целое, и Федю сюда тоже влекло что-то. Может, нравилось ему слушать ветер наверху и бродить между великанов деревьев.

Сравнивая Выезд и Песчанку, словно выбирая, что ему дороже, Федя совсем забылся.

— Гу-у-у-у-у! — заревел пароход.

Незнакомый великан город наплывал огромным речным вокзалом, который показался Феде еще красивее, чем в Ульяновске. Первый этаж большой и длинный, второй поменьше, а на нем возвышается стеклянная башенка. «Наверное, это маяк», — подумал Федя. Ему хотелось, чтобы «Чайковский» пристал к причалу у вокзала. Но пароход стал почему-то у маленькой пристанешки.