Путешествие Феди Карасика - страница 54

Застегнувшись и взяв в другую руку портфель, Карасик зашагал по сходням на берег. Мальчишек поблизости не было видно. Отойдя несколько шагов от сходней, Карасик сел на булыжник возле самой воды, а на другом камне разложил пятерку, чтобы просушить ее. И солнце, как нарочно, не покажется! Дождь, хорошо еще, не льет, небо освободилось от мрачных туч, но плавают вверху густые белые облака и закрывают солнце. Солнце здесь не как в Песчанке: не греет и не сушит, так себе солнышко. Вообще-то Федя ничего бы не имел против здешнего солнца, даже и хорошо, что оно не печет, а словно гладит по лицу, но пятерку-то надо же высушить! В Песчанке в два счета бы, как на сковородке, поджарилась бы эта пятерка, только бы успевай переворачивай ее, а здесь…

Федя Карасик потрогал пальцами бумажку: нет, еще не высохла. Придется еще сидеть… Хорошо было Одиссею, у него никаких денег не было, и сушить их не надо. И билеты на поезд в то время не продавали. Да и поездов-то не было. Вот если бы и сейчас так… Нет, тогда еще хуже досталось бы Карасику. Как бы он добирался до Выезда? Пешком?… Целых сто километров? В общем-то сто километров можно пройти. Километров по двадцать в день делать — за пять дней дойти можно. А ночью спать, отдыхать…

Вот только, в какую сторону идти? Федя оглянулся: сзади него, поднимаясь вверх по склону, громоздились высокие пятиэтажные дома, по берегу выстроились огромные амбары из красного кирпича, наверное, склады. Через реку величаво перекинулся огромный мост. На той стороне, куда перешагнул мост, тоже высокие дома, по берегу — подъемные краны, а по всей Волге — пристани, пароходы, пароходики… Нет, тут не определишь, в какую сторону идти. В городе нет горизонта; если с городом не знаком, ориентироваться в нем можно только на сто-двести метров. Вдруг Карасик почувствовал себя среди этих домов, причалов, среди звона, гудков, шума — словно в пустыне…

Спрятав в карман пиджака подсушенную пятерку, оглядываясь, Карасик вышел на набережную, потом еще на какую-то улицу, по которой, сверкая молниями на стыках электропроводов, бежали красные трамваи. А сколько магазинов на этой улице! В Песчанке всего-то четыре-пять магазинов, и то в центре слободки, а здесь!.. Идет Федя среди потока людей — и все витрины, витрины, витрины. Открываются и закрываются двери, входят и выходят люди.

Федя постоянно натыкается на людей, не привык он к такому многолюдью, а потом и смотреть надо по сторонам: столько всюду интересного, неожиданного! Вон реклама кино во всю стену многоэтажного дома — и не захочешь, да обратишь на нее внимание. Чапаев мчится на тачанке, а рядом с ним его адъютант Петька, приникла к пулемету пулеметчица Анка. Карасик уже не один раз видел картину про Чапаева, но он бы и сейчас посмотрел этот фильм… Только сейчас не до фильмов, надо добираться на железнодорожный вокзал.

Федя помнил, куда ему надо идти, уж очень подробно и не один раз объясняла ему мама про трамвай, про мост через Оку. Лучше уж пешком пойти через мост. А то вдруг денег на поезд не хватит! Ну и что ж, что он вон какой длинный, этот мост? Федя привык ходить на большие расстояния. В степи по десять и больше километров проходил, когда за арбузами на бахчу посылали. Да еще и с арбузами! Мешок наперевес через плечо: три арбуза спереди, четыре сзади… А сейчас Карасик без груза, портфель — это не груз, это — чепуха.

Приняв такое решение, Федя уже было направился к мосту, но внутри у него вдруг засосало. Федя сразу сообразил, в чем дело. И ведь надо же: засосало под ложечкой именно тогда, когда Федя проходил мимо хлебного магазина. Из дверей «Булочной» пахнуло на Карасика таким ароматом свежего, только что испеченного хлеба, что ему показалось на какой-то миг, будто он у себя дома и зашел на кухню к маме, когда она вынимает из печи в плошках поджаристые, горячие хлебы. Этот момент, когда мама ставит на стол караваи, побрызгав на них сверху водой, чтобы отмякла верхняя корочка, для Карасика каждый раз, как маленький праздник. Он обязательно в такое время вертится около широко открытого зева русской печки до тех пор, пока мама не вытрясет из черных высоких плошек все хлебы и не закроет печь заслонкой.