Путешествие Феди Карасика - страница 55
Потрогав в кармашке сморщенную пятерку, Федя неуверенно вздохнул. Неуверенно потому, что, во-первых, он помнил: пятерка предназначена на железнодорожный билет, а во-вторых, потому, что не был уверен — примут ли ее в кассе магазина.
Карасик минут десять топтался в нерешительности у прилавка, ему даже показалось, что продавец — пожилой лысоватый дяденька — подозрительно начал поглядывать на него, чего, дескать, он отирается тут без толку? И может, Карасик так бы и не решился подойти к кассе, если бы, размышляя о трудном своем положении с пятеркой, не пришел к единственно верному, на его взгляд, выводу.
А рассуждал Федя так: железнодорожный билет за помятую и выцветшую пятерку, у которой к тому же один уголок обрывается, не дадут. Так и так Федя ничего не теряет, купив булку. А потом: он же ничем не рискует, если деньги негодные, у него и здесь их не примут. А если примут, значит, разменяют другими, уже настоящими деньгами.
Федя, конечно, не подозревал, что к таким логически обоснованным выводам привел его не столько здравый смысл, разум, сколько все тот же желудок, который настойчиво скулил: «Купи булку, ну чего ты трусишь, была не была, где наша не пропадала».
И Карасик попробовал.
Протянув в окошечко кассы свою жалкую бумажку, Федя бодро проговорил:
— Булку за десять.
Тетенька, сидящая за стеклом, развернула пятерку, посмотрела на нее, не спеша положила в ящик кассы. Может, поэтому Карасик неожиданно для себя нахально добавил:
— И вот ту, с маком, за двадцать.
Тетенька внимательно посмотрела на Карасика, потом снова на пятерку и… положила ее на столик.
— Трук-трак-трут-кра-кра, — сказал кассовый аппарат, и Карасик увидел перед собой чек. Он схватил его и побежал к прилавку.
— Мальчик, вернись! — вдруг услышал он за спиной.
Спина у Карасика сразу похолодела: все пропало, сейчас ему вернут пятерку и отберут чек. Он медленно поплелся обратно к кассе и, опустив голову, встал у окошечка.
— Сдачу кто за тебя будет получать? — сурово спросила тетенька из-за стекла.
Карасик, глупо улыбаясь, посмотрел на кассиршу. И правда, он же сдачу-то не взял… Получив булки, он, не помня себя от радости, выскочил на улицу. Одну булку — в портфель, другую — на немедленную расправу!..
Карасик шагал по улице, а потом по мосту, ел белую, мягкую с хрустящей корочкой булку и радовался.
Тучи разбежались, солнце поднялось над городом теплое, нежаркое. Карасик шагал по тротуару, размахивая портфелем, то и дело останавливался у перил и разглядывал сверху, что там делается — далеко внизу, на воде. «Вот бы с такой высоты прыгнуть», — подумал Карасик. Под мостом проходил пароход. И даже он, большой пассажирский пароход, казался Карасику сверху не ахти каким великаном, он скорее напоминал маленький пароходик-переправу, на котором Федя ехал через Волгу в Крутоярск… Нет, честно говоря, Федя с такой высоты прыгнуть не отважился бы.
Потом Карасик долго стоял на мосту в другом месте, почти посредине моста.
Внизу желтым песчаным островом лежала отмель. Маленькие голые человечки, словно муравьи, копошились на отмели. Карасик подумал, что неплохо бы сейчас поваляться на таком чистом желтом песке.
Время от времени Федя проходил мимо круглых спасательных кругов, висевших на специальных столбиках у перил.
Когда он, наконец-то, протопал через весь мост, солнце уже начало скатываться к западу.
Железнодорожный вокзал, оказалось, совсем рядом от Оки. Здесь царило какое-то свое, не похожее на уличное, оживление. На перроне, в скверике перед вокзалом, на площади то тут, то там, на скамеечках и около устроились люди с узлами, чемоданами. Одни сидели, другие бегали, третьи гуляли неспешно, лениво. Все собирались уехать поездом. Только одним еще надо было долго ждать, когда он позовет в свои вагоны, другие, те, что бегали, торопились не опоздать, потому что их поезд уже стоял у вокзала.
Карасик влился в вокзальную суматоху, не зная, где тут и что. Он добрых полчаса, а может, больше слонялся по огромным залам. Надо бы узнать, где касса, когда и откуда отходит поезд на Гороховец, а Федя все не мог выбрать человека, к которому бы подойти: все бегут, каждому до себя.