Путешествие Феди Карасика - страница 8

Снилось ему, что он стоит на корме большого парохода возле якоря, смотрит на воду, взбиваемую винтом. Вода пенится, бурлит, переливается на солнце искристыми брызгами. Приятно пахнет смоленым канатом чалки. Мимо проплывает, качаясь на волнах, белый бакен, чайки носятся с криками за кормой… Солидно-торжественно гудит встречный буксир… Во сне всегда все сбывается куда легче, чем наяву.

И все-таки Федя едет! Три дня прошло с того утра, как Василий Иванович принес письмо, и вот Федя едет! Один! На пароходе по Волге!.. Правда, пока что они — мама, папа и Федя — стоят на пристани, а не на пароходе, но через два часа из Астрахани придет пароход «Чайковский», и тогда Федя попрощается с родителями и поедет. Билет уже в кармане… у мамы. Она боится, как бы Федя еще до отъезда не потерял этот билет. Мама все дает советы, их уже сказано столько, что и не запомнишь.

— На пристанях не выходи, — говорит мама, — а то выйдешь, зазеваешься, пароход-то и уйдет… Что тогда с тобой будет?.. И не представляю!..

Отец молчит. Он держит свою тяжелую руку на плече Феди, но Феде от этого не тяжело, а словно даже легче, словно через руку отца в него вливается уверенность, сила, те самые уверенность и сила, которые уходят из Феди с каждым вздохом мамы.

— На корму не ходи, свалиться в воду — один миг…

На пристани — суета. Только что пристал какой-то местный пароход, из Волгограда. Тетка с двумя корзинами на коромысле смешно кружится среди толпы у трапа, выясняет — на этот ли пароход несет ее поток пассажиров.

— Милые, в Антиповку мне надоть… — И сует бумажку-билет в лица пассажиров. Пассажирам самим до себя.

— Садись, тетка, потом разберемся, — весело хохочет какой-то чубатый высокий парень. Федя с восхищением смотрит, как этот парень в густой толпе, словно пловец в реке, плывет без особого напряжения, пробиваясь локтями к трапу. Феде вдруг захотелось быть таким же сильным и уверенным.

— Кипяток будешь из бака наливать — не обожгись…

«Чайковский» опаздывает. Но пусть себе опаздывает, не прошел бы мимо! Федя смотрит на берег у пристани — там тоже много народу. У сходней пристани на берегу в четыре ряда тетеньки в платках. Перед ними в корзинах — помидоры, яйца и прочая снедь. Арбузов еще мало и дынь — тоже, рано. Недели через три-четыре из Песчанки повезут сюда арбузы и дыни. Лодки у берега будут стоять полные арбузов, полосатых — мелитопольских, черных — победителей.

Федя вспомнил, как в прошлом году он, Федя, и Петрик Моисеенко приезжали сюда с арбузами. Собственно, поехали они из-за Петриковой бабушки. Петрик помогал ей нести арбузы. А Федя — за компанию. Перед тем на бахчу ходили, и Федя сорвал такой арбуз-великан, что все пассажиры-покупатели останавливались около Феди и ахали.

Арбуз и в самом деле был велик, Федя еле-еле донес его в мешке.

— Это не арбуз, а земной шар! — восхитился какой-то кругленький дядя в белоснежной сорочке с фотоаппаратом через плечо. — Честное слово, земной шар!

Феде понравилось такое сравнение. Но ему уже не хотелось продавать арбуз, он вдруг понял, что его арбуз и на самом деле исключительный.

Петрик, определивший его стоимость в три рубля, бубнил на ухо:

— Дешевле не отдавай, возьмут!

И наверное, Федя так и повез бы арбуз обратно — никто не отваживался платить такую сумму, хоть арбуз и стоил, может, эти три рубля. Толстенький с фотоаппаратом тоже убежал, поохав вокруг и даже попробовав чудо-арбуз на вес. Потом вернулся опять.

— Понимаешь, мальчик, пароход через пять минут отходит, а я не могу уехать без твоего арбуза, — говорил толстенький и чистенький дядя. — Я могу только два рубля заплатить, больше мне не позволяют командировочные.

Федя не очень понял тогда, почему какие-то командировочные не позволяют заплатить за арбуз больше двух рублей. Но тут дядя в белой сорочке, уговаривая Федю, достиг, видно, таких вдохновенных высот, что нечаянно нашел нужные слова:

— Я его, красавца, на сельхозвыставку в Москве отдал бы…

— Берите, — вздохнул Федя. Если для сельхозвыставки, он не мог торговаться? Пусть все люди смотрят, какие вырастают арбузы в Песчанке.