Путешествие Одиссея - страница 6

— Не думаю, что это имеет смысл, — только и сказал он, показывая Гортензии дорогу.

— А где бы вы спрятали орудие убийства, мистер Блок?

— Скинул бы его в озеро. Это единственное подходящее для подобных целей место.

Нуналуна, следовавшая за ними, хмыкнула.

— А я бы, — сказала она, — бросила его в топливный резервуар. Вот уж точно никто в жизни не найдет.

— Или можно закопать в лесочке.

— Ага.

— Коллективный сговор, господа? — уточнила Гортензия.

— А что вы сделаете, если убийцей окажется кто-то из нас? — спросила Нуналуна. — Отправите его на каторгу?

— Что значит «если»? Убийца один из вас, — твердо ответила Гортензия.

— Полегче, офицер. Не перекладывайте с больной головы на здоровую. Наши браслеты в полной исправности.

— Чем из инвентаря станции можно было пропороть живот?

Одиссей задумался.

У них и в самом деле не было ничего столь острого и большого.

— Обычным ножом? — предположил он.

— Нужно достаточно длинное лезвие. Впрочем, подробности будут после вскрытия.

— Вы и вскрытие умеете проводить, Гортензия?

— Офицер Робинс, пожалуйста. Конечно. Я тут сама себе оркестр.

Когда Нуналуна и офицер Робинс скрылись в общежитии, Одиссей остался их ждать у входа.

Мегера сопровождала Артезианов.

Надсадно заскрипели шлюзы, выпуская на волю корабль службы наказаний.

Одиссей еще не дожевал и не проглотил осознание того, что теперь на их станции будут дети.

Определенно, это очень шумные и неугомонные существа.

Хорошо это или плохо?

Всякий заключенный привыкает к своим кандалам. Вот и Одиссей привык к размеренному течению жизни их станции.

Ничто не предвещало здесь появления маленьких детей.

Никто из них не мог убить Нокса.

Но детеныши появились, а Нокс — ровно наоборот.

Орудие убийства Нокса нашлось в комнате Нокса.

Это был длинный шпатель, именно им Одиссей обычно очищал стены третьего терминала от плесени и моллюсков, которые так и норовили там зародиться.

Стальная пластина оказалась очень остро наточенной, чего прежде Одиссей за шпателем не наблюдал. Это, кажется, исключало из списка убийц Мегеру — уж она-то точно никогда не готовилась заранее.

Зато у Нокса, было нечто похожее на точильник. Он частенько ходил по станции с набором инструментов, что-то без устали починяя.

По здравому размышлению Одиссей склонялся к тому, что единственной, кто мог убить Нокса, была Нуналуна. Ни разу он не спросил её, для чего она смастерила самодельное взрывное устройство и разместила его посреди торгового центра. Все равно не существовало в мире ни единой причины, которая бы уместилась в морально-нравственных рамках Одиссея.

Такое… декоративно-бессмысленное убийство было вполне в её стиле.

— Ну, и кто в последний раз пользовался шпателем? — спросила Гортензия, демонстрируя им аккуратно упакованное в пластиковый пакет орудие.

— Я, наверное, — подумав, ответил Одиссей.

— Спрошу еще раз: не хотите чистосердечно признаться, мистер Блок?

— Могу и признаться, раз уж вам так сильно этого хочется, — кивнул Одиссей, — если вы объясните мне, для чего я это сделал и, главное, — как.

— Все браслеты в полном порядке, офицер, — несколько высокомерно сообщил Архи Гуд, — я составил отчет для вас. Также я прислал вам последнюю запись камер наблюдения, она сделана больше года назад.

— Отчего перестали работать камеры?

— Самая банальная причина в мире, офицер.

— Диверсия?

— Вышли из строя от старости.

Все вместе они посмотрели, как на экране Нокс, что-то бормоча, торопливо пишет в своем планшете. У него был очень беспокойный и пытливый ум. Одиссей считал, что и экономические махинации он проворачивал из чистого любопытства, получится — не получится. Просто попробовать.

Потом изображение оборвалось.

— Что он так вдохновенно пишет? — спросила Гортензия.

— Что-то исследует, как всегда, — ответил Одиссей. Они никогда на полном серьезе не интересовались, чем занят этот чудак. — Кажется, в последние два годы его увлек принцип действия корректоров.

— Что? — переспросила офицер Робинс. — И вы только сейчас об этом говорите?

— Это же Нокс, — пожала плечами Нуналуна, — вечно у него голова была забита всякими фантазиями.

— Барнабау, — произнесла Гортензия ледяным тоном, — был известен как, простите за пафос, гений. Думаете, почему ему назначили пожизненное и навсегда запретили выходить в сеть? Потому что он мог бы проворачивать свои махинации, находясь где угодно.