Путешествие в Египет - страница 13

Из этого чана я перешел в другой, где вода была горячее, но все же терпимой. В нем, как и в первом, я оставался не более трех минут, затем банщики отвели меня в третий - здесь вода была на десять-двенадцать градусов выше, чем в предыдущем; и, наконец, я очутился перед четвертым чаном, где мне уже довелось изведать муки, какие, должно быть, ожидают грешника в аду. Прежде всего я осторожно попробовал воду ступней - она показалась мне достаточно горячей, но не такой, как в первый раз. Я осмелился опустить в чан сперва одну ногу, затем другую и в конце концов погрузился целиком. Каково же было мое изумление: вода больше не казалась мне кипятком! Правда, когда я вылез из чана, цвет кожи у меня несколько изменился: из пунцового я стал малиновым.

Мои проводники вновь завладели мною, повязали мне пояс, обмотали голову платком на манер тюрбана и провели меня в обратном порядке через комнаты, где мы уже побывали раньше, причем каждый раз, когда температура воздуха понижалась, они непременно надевали на меня очередные пояс и тюрбан. Наконец я очутился в той комнате, где оставил одежду. Там уже были приготовлены мягкий ковер и подушка, с меня снова сняли пояс и тюрбан, нарядили в просторный шерстяной пеньюар и, уложив, как ребенка, оставили в одиночестве. Тогда я испытал бесконечное блаженство, я чувствовал себя совершенно счастливым, но настолько ослабел, что когда через полчаса заглянули в мою комнату, меня нашли совершенно в таком же положении, в каком оставили.

На сцене появился новый персонаж - статный, мускулистый араб. Когда он по-хозяйски подошел ко мне, я посмотрел на него некоторым страхом, вполне естественным после испытаний, выпавших на мою долю, но был настолько слаб, что даже не попытался подняться. Сначала араб дернул меня за кисть левой руки, да так, что захрустели суставы; потом принялся за правую, с которой обошелся не лучше. Затем настал черед ступней и коленей, и, наконец, последним ловким движением он распластал меня, как голубку на сковороде, и нанес мне удар, каким приканчивают приговоренного к смерти. На сей раз я взвыл от боли, решив, что у меня сломан позвоночник, ну а мой массажист, довольный достигнутым результатом, от первого упражнения перешел ко второму и принялся с необычайным проворством мять мне руки, ноги и ляжки; это продолжалось еще четверть часа, затем он покинул меня. Теперь я совсем ослабел, к тому же у меня болели все суставы и даже не хватило сил поближе подтащить ковер и укрыться.

Слуга принес мне кофе, чубук и курильницы; заметив мою наготу, набросил на меня шерстяное одеяло и ушел, оставив наслаждаться благовониями и табаком. В этой полудреме я провел еще полчаса, погруженный в сладостное опьянение, испытывая неведомое мне ощущение блаженства и полнейшее безразличие ко всему на свете. Из этого блаженного состояния меня вывел цирюльник, он принялся меня брить, затем расчесал бороду и усы и напоследок предложил выщипать волосы на всем теле; поскольку я не имел ни малейшей склонности к подобной процедуре, это предложение осталось без ответа.

Цирюльника сменил мальчик лет четырнадцати-пятнадцати, он зашел якобы за тем, чтобы потереть мне пятки кусочком пемзы. Совершенно не догадываясь о его дальнейших намерениях, я вверил ему свои ноги; операция завершилась, но мальчик все стоял, словно ожидая чего-то; тогда я спросил, что ему нужно. Он ответил арабской фразой, однако я не понял ни слова и отрицательно покачал головой в знак того, что мне ничего не ясно; тогда он дополнил свое высказывание столь выразительным жестом, что сомнений не оставалось. Я ответил ему другим, от которого он отлетел шагов на десять.

Услышав шум, вернулся массажист, знаком я показал ему, что хочу уйти; он принес мне костюм и помог одеться, ибо я чувствовал себя столь слабым и разбитым, что едва держался на ногах. Он проводил меня в комнату, выходившую в предбанник, где лежал мой плащ; потом я заплатил за баню, где провел три часа, за банщиков, цирюльника, массажиста, за трубку, кофе и благовония, за сделанное мне предложение и за пинок, мой ответ на него,- всего полтора пиастра, или, по-нашему, одиннадцать су. Великолепно!