Путешествия пана Вроучека - страница 26

И пан Броучек, уперев руки в колени, таращился кверху, не в силах сдержать смеха.

– Что?! Да как ты смеешь, земной варвар, насмехаться над созданиями нашего зодчества?! – возмутился селенит. – Ты, который жил на Земле не иначе как в каменной берлоге!..

– Поаккуратнее, пан Лазурный!.. Наши жилища во сто крат лучше ваших. По крайней мере там нет этих дурацких финтифлюшек. Стоят себе четыре гладких стены, а над ними, без всяких затей, трехскатная крыша, как и положено нормальному дому.

– Так я и думал! Вашей архитектуры только и хватило, что на убогие коробки да шпили! И вы умудряетесь в городах, сплошь застроенных прямоугольниками да призмами, жить и не умирать от скуки! О, сколь жалко и низменно ваше зодчество по сравнению с нашим, которое словно бы божественной музыкой оживляет и вовлекает мертвый камень в вихрь танца. Наша фантазия в свободном полете, точно по мановению волшебной палочки, рождает великолепное роскошество форм, напоминающих лианы и цветы райских кущ.

– Меня интересует одно – как мы попадем наверх?

– А для чего же Пегас? Садись позади меня!

Селенит вспорхнул на крылатого альбиноса, и Броучек не без колебаний тоже забрался на скакуна. Послышалось: "Пегас, наверх!" Конь с глухим шумом раскинул крылья и в мгновение ока поднял путников к порогу дома, а когда те спешились, снова опустился вниз.

По галерее навстречу им шел облаченный в темный хитон величавый старец, которого, впрочем, почти не было видно: спереди его закрывала длинная окладистая белоснежная борода, сзади – длинные кудри, волнистым молочным потоком ниспадавшие до самого пола. Из этой буквально затопившей старца белизны явственно проступало лишь благородное лицо, кожа которого была столь же нежна и прозрачна, как и кожа Лазурного. Казалось, сама серебристая Луна выглядывает из лилейных облаков. Под снежными хлопьями бровей яркими звездами сверкали мудрые глаза, а голову внушительно венчал высокий колпак, смахивающий на рейтарский сапог носком вперед.

– Певец, избранник неба, милым гостем будь! Спеши, подобно чайке, утомному на грудь! – пропел почтенный старец прекрасным басом.

Поэт опустился на колени, ста.рец к нему склонился и обнял,– при этом Лазурный совершенно исчез в его белых кудрях и бороде, как в снежной лавине.

– А кто твой странный спутник? Правду мне открой! В нем кровь течет не наша, чую: он чужой…продекламировал старец, в изумлении глядя на пана Броучека.

Поэт выбрался из белого сугроба и сообщил старцу все, что знал о нашем друге. Лунобор удивленно качал головой, но все же любезно пригласил гостей следовать за ним. Идти по галерее было не просто. Там стояло столько скульптур, красивых ваз и прочих произведений искусства, что пану Броучеку приходилось прилагать немало усилий, дабы что-нибудь не разбить, на что-нибудь не наступить. Кабинет, куда хозяин привел их, тоже был до отказа набит шедеврами. Едва переступив порог, старец обратил внимание гостей на большую художественную ценность расстеленного на полу ковра, на котором был выткан портрет прославленного мэтра. Посему они осторожно, дабы не причинить шедевру вреда, стали обходить ковер стороной, однако им все равно пришлось пробираться на цыпочках, ибо мозаичный пол также имел огромную ценность. Что кабинет тоже был заполнен изваяниями, а его стены увешаны редкостными полотнами,– об этом нечего и говорить. Удивительнее то, что даже мебель сплошь состояла из произведений искусства. Шкафы представляли собой маленькие деревянные храмы искусной резьбы, печи имели вид апокалипсических чудовищ, а небольшого размера алебастровый сосуд с опилками, стоявший в углу позади скульптурной группы, ласкал взор своим сходством с роскошной морской раковиной.

Лунобор подвел гостей к украшенному восхитительной инкрустацией столу и жестом указал Броучеку на кресло, то бишь шедевр искусства резьбы по дереву, представлявший собой две очаровательных женских фигурки, которые держали в руках мягкую подушку сиденья. Философ обратил внимание гостя на восхитительный, исполненный беззаботного веселья и поэтического очарования хоровод прелестных маленьких амуров и граций, который на холщовом чехле подушки запечатлела колдовская кисть великого мастера, В смущении присел пан Броучек на сей шедевр, а присев, мигом вскочил, ошарашенный таинственной музыкой, раздавшейся откуда-то снизу.