Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован» - страница 6

Кадры, таким образом, оказываются в повестке дня. Но вопрос о подготовке квалифицированных кадров из чисто технического становится идеологическим и увязывается с уже начавшимися политическими процессами над технической интеллигенцией (1928 г. — «Шахтинское дело»). Необходимость обучения и воспитания новых кадров руководство страны объясняет не только бюрократизмом в среде старых специалистов, но и вредительством со стороны дореволюционной интеллигенции. Поддерживая версию об «обострении классовой борьбы» и росте «сопротивления капиталистических сил города и деревни» по мере успехов социалистического строительства, власть постепенно берет разгон в проведении репрессий. Документы этого времени говорят об арестах (еще не массовых, но уже и не единичных) граждан по самым незначительным поводам.

Подготавливая почву к «сплошной коллективизации», ноябрьский пленум 1929 г. рапортует и об успехах в сельском хозяйстве, где, согласно резолюции пленума, меры по организации бедноты, повышению удельного веса обобществленного сектора и пр. якобы «обеспечили благоприятный ход хлебозаготовок, значительно превышающий результаты прошлых лет и позволяющий уже в текущем году создать резерв до 100 млн пудов хлеба»[15]. Тот же оптимизм демонстрирует и Сталин в статье «Год великого перелома» (7 ноября 1929 г.): «Мы окончательно выходим или уже вышли из хлебного кризиса. <…> Наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире»[16]. Однако в действительности положение дел в стране и с хлебом, и с другим продовольствием отличалось от официальной версии. Большая часть населения голодала. В 1929 г. введены хлебные карточки, а все основные продукты (которых к тому же в продаже не было) отпускались по «заборным» книжкам; при этом и карточки, и книжки имели далеко не все категории граждан.

В августе 1929 г. состоялся Первый Всесоюзный слет пионеров, который вызвал много публикаций на темы нового поколения, заботы о детях при социализме, образования и воспитания детей. Но в центре внимания были исключительно дети рабочих, батраков и бедноты. О судьбе детей из «классово чуждой» среды пресса не сообщала ничего. Однако неофициальные документы свидетельствуют о сломанных судьбах и физической гибели многих таких детей.

На этом фоне разворачивается действие городской части «Котлована».

«Котлован» начинается с рассказа об увольнении Вощева. Увольнение, несмотря на нехватку рабочих рук, — типичная для первой пятилетки ситуация. «Нарушение трудовой дисциплины» — основная причина увольнения. Случаев «расхлябанности и разгильдяйства» на предприятиях было много, а еще больше — глубокого равнодушия к производству и всему социалистическому строительству. Вопреки сложившемуся представлению о всеобщем трудовом энтузиазме начала 30-х годов дисциплина — серьезная проблема первой пятилетки. «Ослабление трудовой дисциплины» называют «одной из главных причин, задерживающих рост промышленности и всего хозяйства», а борьбу за ее укрепление — основной задачей профорганизаций[17]. Однако профсоюзы, судя по всему, не проявляли должного внимания к вопросам трудовой дисциплины. Это реальное безразличие к социалистическому строительству идеологи страны квалифицируют как проявление «хвостизма» (т. е. жизнь требует повышения производительности труда и укрепления трудовой дисциплины, а профсоюзы, которые этого не учитывают, оказываются «в хвосте требований жизни» и масс). Обвинение профсоюзов в «хвостизме» за равнодушие к нарушениям дисциплины — одно из нареканий в адрес этих органов. Руководство страны призывает профсоюзы укреплять трудовую дисциплину двумя способами: во-первых, «путем культурно-просветительной работы», т. е. разъясняя влияние трудовой дисциплины на производительность труда; во-вторых, «путем репрессивных мер», т. е. увольнения. Вощева, который тоже нарушил трудовую дисциплину («стоял и думал среди производства»), уволили: завком его «механического завода», в соответствии с требованиями жизни и партии («Мы не желаем очутиться в хвосте масс»), проявил внимание к вопросам трудовой дисциплины, но предпочел «репрессивную меру». На что Вощев резонно замечает: «Вы боитесь быть в хвосте <…> и сели на шею» (23).