Пути и судьбы - страница 5

Взгляд у незнакомца был пытливый, пронизывающий, он будто ждал, будто требовал на что-то ответа… Но оставаться долго в коридоре было невозможно — каждую секунду мог подойти где-то замешкавшийся надзиратель.

И все же Тигран решил заговорить с товарищем по несчастью. Не успел он, однако, сказать слова, как тот сам окликнул его:

— Это ты, Тигран?..

Тигран чуть не вскрикнул от радости. Он сразу узнал голос старого приятеля, механика фирмы «Зингер» Федора Афанасьева, сосланного в Грузию из России. Тигран давно не встречал его. Так вот он где, оказывается, а ребята-то думали, что Федор снова подался на север, чтобы в один прекрасный день вернуться оттуда с добрыми вестями.

В этот день им удалось обменяться лишь несколькими словами. Но вскоре они приноровились: в дневное время, когда надзиратель уходил и в темном узком коридоре никого не оставалось, заключенные, пользуясь случаем, переговаривались друг с другом через дверные глазки. В такие минуты Федор поведал Тиграну о многом, а самое главное — помог ему разобраться в тайне нацарапанного на стене квадрата.

— Это азбука тюремного телеграфа, — сказал он. — Без нее здесь пропадешь.

С тех пор как Афанасьев объяснил значение букв и цифр, заключенных в квадрате, и способ пользования ими, перед Тиграном открылся новый, неведомый ему доселе мир.

С помощью тюремной азбуки Тигран установил связь с соседними камерами. Оказалось, что рядом с ним сидят братья Лузины, Ладо Мсхиладзе, Энвер Ибрагимов. Все это были чудесные ребята.

Они связали Тиграна с другими узниками, и он вскоре узнал все не только о них самих, но и о том, что делается на воле. Тюремные стены, казалось, расступились.

«Гр-рып, гр-рып, гр-рып», — раздавались в коридоре тяжелые шаги надзирателя, равномерные, точно отсчитанные по часам. Но они не мешали работе тюремного «телеграфа» — стены, толстые стены тюремного замка говорили. Непрерывный, незатихающий стук соединял камеру с камерой, сердце с сердцем, ободряя, воодушевляя заключенных.

«Забастовка в Петрограде победила», — такова была последняя «телеграмма», полученная Тиграном. В эту ночь он впервые уснул на своих жестких, скрипучих нарах таким глубоким и сладким сном, каким, кажется, ни разу не спал во всю свою жизнь.

Чтобы попасть домой, надо было пересечь железнодорожные пути, отделявшие город от окраины. По ту сторону полотна начиналась узкая извилистая тропинка, ведшая в поселок.

Сона шла, с трудом передвигая ноги, хотя ноша не была тяжелой — всего лишь небольшой мешок орехов.

Поселок раскинулся на выжженных солнцем холмах, изрезанных оврагами, балками, большими и малыми рвами, по краям которых лепились домишки. В одном из таких домишек и жила Сона. Это была жалкая хижина, в которой ютилась несчастная мать с гурьбой босоногих и голодных ребятишек. Особенно горько пришлось Сона после ареста мужа. За эти месяцы она истратила последние гроши и, похоронив свекровь, осталась совсем одна с четырьмя ребятами на руках. Эта высокая, худая, измученная непосильной работой женщина, казалось, была создана для того, чтоб с безответной покорностью нести свое тяжелое бремя. И при муже ей жилось не сладко, а теперь наступила полная нищета и пришлось стучаться в чужие двери в поисках куска хлеба.

Вот и сегодня, с раннего утра, Сона стирала у кого-то. Но заработок был ничтожно мал. Пришлось пойти к лавочнику-персу и просить его дать какую-нибудь работу на дом — ничего, что придется работать всю ночь. Он и дал ей мешок орехов — поколоть, очистить и вернуть ему по весу ядро и скорлупу.

Было поздно, когда Сона вернулась домой.

Окна лачуги глядели темными провалами. Ах, если бы у Сона была хотя бы одна дочка!.. Она зажгла бы лампу, прибрала в комнате… А мальчишки только и ждут ее, чтоб, как голодные волчата, броситься навстречу: хлеба, хлеба, хлеба!

Но откуда ей взять его? Год тяжелый. Улицы полны нищих, побирушек, бездомных. Кажется, бесконечным живым караваном движется горе по этим тесным улочкам нищей окраины, заблудилось в них и никак не может отсюда выбраться. К кому обратиться, у кого просить?