Пути и судьбы - страница 18

стр.

— Простите, братцы… — повторил он. — Я ведь не хотел…

Они молчали. Они были далеко. Но ему казалось, что товарищи кричат:

— Довольно покаяний! Если ты и в самом деле не предатель, иди добей тот «тигр». Слышишь, это он строчит по нашим с моста.

«Да, да, я слышу, но… — Он зашевелился, ощупывая пояс, — у меня нет оружия и… сил».

— Ложь! Ты молодой и сильный. И наши близко. Тебе только гранату… Иди же!

«Нет, нет, к своим теперь нельзя — расстрел!» — с тоской подумал он и пополз в кусты на взлобок.

— А-а! Спасаешь свою шкуру? — послышалось ему. — Трус и изменник!

Задыхаясь, дрожа и озираясь, он цеплялся за сухие корни и выступы камней и полз все быстрей и выше, а мертвые товарищи гнались за ним и разгневанно кричали, чтобы он вернулся к ним, на мост. Наконец он выполз на самый гребень. Остров казался длинным и очень узким, затаившийся во мраке вдоль речных извивов, лес — пугающе густым, а тишина — подстерегающей и чуждой.

«Что делать? Куда теперь?» — подумал он и уже решил, что поплывет на левый берег к мосту, но в это время лес над рекою дрогнул и оттуда косым широким рядом взметнулись длинные кометы и донесся гремучий скрежет. С сухим протяжным свистом странные кометы проносились над освещенным островом и гулко грохотали где-то в дальней пойме, за рекой. И все в том месте дыбилось, горело, клубилось черным дымом и пепельно-серой пылью. Дым и пыль заволакивали небо, нависали темной тучей над рекой и мостом. А там, казалось, в том самом месте, куда надо было плыть, все скрежетало, вспыхивало и, обгоняя одна другую, кометы, как кинжалами, пронизывали плотную шевелящуюся мглу и обдавали яростно шипящим жаром.

Он приник к земле, вцепился в какой-то камень, оплетенный ежевикой, ногами уперся в другой. Но тут на него с такой силой дунуло горячим ветром, что он не удержался. Берег вместе с камнями пополз под ним куда-то вниз. Он хватался за кусты, за камни, за плети ежевики, но удержаться было невозможно.

Тогда он закричал. И не услышал собственного крика. Крик потерялся в скрежещущем железном громе. Все завертелось, закружилось перед ним и, казалось, прямо на него, слепя и настигая, неслись эти сжигающие кометы. Корчась на берегу среди камней и комьев глины, он застонал:

— Мама, мама, мне страшно… Мама, прости и пожалей…


Опустив худые плечи, сцепив на коленях натруженные руки, мать скорбно смотрит на него тревожно-нежными, добрыми глазами и молчит. Давно-давно она простила своего единственного сына за все, что было и что будет, и теперь может только вместе с ним страдать да жалеть его горькой безнадежной жалостью.


«Не надо, мама. Я ведь ничего худого… И не такой уж трус твой сын…»

Он вытер кулаком глаза, взглянул на звезды, на луну, вздохнул и решительно скатился в воду.


Кругом была черная, холодная, томительная зыбь. Она дрожала и колыхалась. Она казалась бесконечной и бездонной. Она тянула вниз.

Но он держался. Решительно и упрямо греб он к берегу на дальний край моста. Неожиданно вода и небо перед глазами ярко вспыхнули, и мутно-пенный косматый столб внезапно взметнулся впереди. И в то же самое мгновение он почувствовал, что с грохотом обвала на него обрушился поток воды. Он не успел и не мог воспротивиться этому обвалу брызг и пены. Лишь почувствовал, что его стремительно и неудержимо повлекло куда-то вниз.

«Жив?» — подумал он, все время ощущая, как тяжело и резко бьется в висках кровь.

«Жив!» — не обрадовался, а скорее удивился он, и в то же мгновение в мозгу с какой-то осязаемой отчетливостью промелькнуло, что ему уже не выплыть. В висках непрестанно громыхало два молота. Вот они резко и оглушающе ударили в затылок, в темя. Он повернулся, съежился, точно защищаясь от их тяжких ударов.

«Вот где я умру: в илу, на дне реки», — мелькнуло в дремлющем сознании. Вялое, чужое тело бездействовало, равнодушное, безучастное к близкой смерти. И только маленькое сердце рвалось, било тревогу, металось, как пойманная птичка. С быстротой молний проносились обрывки мыслей, и все стояло перед глазами одно воспоминание.

…Дягли были толстые, пустотелые, и листья их походили на морковные. Дягли надо было чистить и ломать на дольки. Когда очистишь и согнешь, трубочка дягля щелкнет на изломе и брызнет травянисто-мутным соком. Дягли росли всюду: в огородах и садах, на лужайках под окошками, на задворках посреди репейников. Их лесная деревенька так и называлась — Дягли.