Пути пилигримов - страница 23
Была у местного помещика, отставного полковника артиллерии Саблина единственная дочка, Дашенька. Мать ее умерла в родах, отец ее воспитывал сам и, конечно, души в ней не чаял. Пользуясь слабостью родителя, девушка росла своевольная и строптивая.
Мужское воспитание сказалось и в ее привычках. Она и на коне лихо скакала, и из пистолета отменно целилась, и могла бы среди соседских барышень белой вороной слыть, да Бог одарил ее и женскими прелестями. Хороша собой была Дашенька. Глазки раскосые на мир глядели с восторгом и тайным трепетом, словно душа ее чистая подглядывала, где правда, а где ложь. На лице жило столько гримас, что хоть ее, без испытаний, в любую театральную труппу записывай, на первые роли. Ну а самым волшебным в Дашеньке был голос. Когда садилась она за клавикорды и пела — не было ей равных. Словно крылья поднимали слушателей в воздух, и летели они над полями росистыми, над лесами и горами, над реками и озерами… Да что описывать? Кому не ведомо очарование протяжных русских песен, что рождаются из сердца, а летят в беспредельность.
Словом, сокровище обитало в усадьбе полковника, и молва о нем сладко будоражила воображение молодцев, да и зрелых мужей. Но раз Саблин принадлежал к сословию военному, то среди офицеров Дашеньке и полагалось сделать выбор свой. А замуж она не спешила. Годы шли, и уже отец стал поторапливать дочку: хотелось ему потешить свою старость заботой о внуках.
И вот, не переча боле отцовской воле, Дашенька принялась выслушивать признания женихов. Был среди них и бравый майор Бывакин — сама фамилия его словно венчала — бретер, весельчак. Из чувства ль досады на отца и общество, понуждавших ее к серьезному шагу, девица на нем и остановила свой выбор.
Отец смирился, надеясь, что Бывакин, нашалившись вволю, готов остепениться. Родня помалкивала, гадая, что из этого получится. Меж тем полковник, потакая дочери, устроил в усадьбе бал-маскарад. Тщеславие его шептало, что размаху бала могут позавидовать в самой столице. Реквизиты и гардеробы нескольких бродячих театров, пара цыганских таборов, кулинары со всего уезда сулили празднику немалую прелесть. И в самом деле, маскарад удался на славу. Парк украсили цветными фонарями, полковой оркестр старался изо всех сил, цыгане пели и плясали, гости так перерядились, что не узнавали самих себя. Шампанское лилось рекой. Никто не мог узнать Даши, облаченной испанской танцовщицей и укрывшей личико под маской. Среди ночи оказалась она у старого пруда с юным идальго. Тени играли на траве, и окно баньки, отражая лунный свет, представлялось сказочным оком великана. Романтика да и только! Дашенька, войдя в роль, окончательно вскружила голову своему кавалеру, наизусть читала ему стихи, и идальго отвечал ей в рифму. Они понимали друг друга с полуслова. Еще минута— и оба почувствовали, что влюблены друг в друга. Они сбросили маски… Идальго оказался корнетом гусарского полка и обомлел, увидев дочь полковника, просватанную за Бывакина. «О, если б этот бал оказался более настоящим, чем наша жизнь!»— шепнул корнет на прощание. Дашенька в ответ только сжала его руку. В глазах ее блистали слезы.
Прошла пара дней, и в компании офицеров только и речи было об отшумевшем празднике.
— А что, брат Бывакин, скоро ль твое обручение? Когда уж мы потеряем в тебе лихого товарища по гулянкам? — говорил один.
— Не тут-то было, — отвечал майор. — Я своих привычек не меняю. Набью карманы полковничьими деньгами и закачу такие гулянки, каких вам и не снилось. Все ресторации, всех цыган в округе объедем, а жена подождет дома, никуда не денется.
Офицеры хохотали, лишь один вспыхнул, как маков цвет. Это был корнет Куорти, что на балу в костюме испанского идальго.
— Господин майор, не кажется ли вам, что, будь здесь ваша невеста, ваши слова прозвучали бы для нее оскорбительно?
Собрание замолкло в изумлении: юнец отчаянно рисковал. Бывакин насмешливо оглядел пылкого корнета.
— Кого вы хотите учить, сударь? Майора? Это все равно что воробей будет указывать, как летать соколу!
— Вы скорее походите на ястреба, сударь! — продолжал нарываться на ссору корнет.