Пути в незнаемое - страница 23
Оказалось, что никто никуда тоже не торопился.
Засядько встал и подошел к столу. Там были расставлены скелеты каких-то механизмов из деталей детского конструктора. За своей игрушечностью они, конечно, таили что-то неожиданное и нешуточное. Чего бы их иначе тут выставлять?
«Вот, смотрите, сбрасываем маленький стерженек на большой…»
«Отскакивает».
«Теперь тот же стерженек сбрасываем на другой торец…»
«Не отскакивает. Хм… Действительно… Ну-ка еще!.. Нет, не отскакивает».
Гость сам стал повторять этот фокус. Привлек в свидетели всех. «А? Без обману!.. Что скажете?»
Александров предложил показать модель ударной машины, сделанной на новых принципах, Засядько — «да, да, обязательно!» — и все спустились в стендовый зал.
Модель была трубой в полтора дюйма диаметром, на конце пика, а двигатель — пылесосный моторчик, всего-то. Ударник упирался в кусок мрамора с четверть кубометра. Кто-то нажал пусковую кнопку, и машинка зло и увесисто, неожиданно для своей весовой категории, стала дубасить по мрамору, так что куски, довольно крупные, полетели, да прямо в сторону замначальника техуправления Министерства угольной промышленности.
«Что ты делаешь, — спокойно вскричал Засядько, — ты же убьешь Лодыгина».
«Вы думаете, я случайно на него нацелил?»
«А, ну тогда другое дело, тогда понятно, — рассеянно откликнулся Александр Федорович. — Здорово, однако, лупит. Такой маленький моторчик… Интересно… Очень интересно…»
«Посмотрите, из чего молоток», — Александров вмиг развинтил что-то и вынул детали. Они все были деревянные, кроме наконечника.
«Как, вот это ломает?»
«Нет, это не ломает, это создает предпосылки, ломает инструмент, он, конечно, должен быть крепче, чем обрабатываемый материал. Обязательно. А вот остальное — остальное можно делать из чего угодно».
Засядько в нетерпении задержал Александрова на полуслове и обернулся к своим.
«Ты понял, что это такое?» Было ясно, что слова зампредсовмина адресуются к представителю высокой науки, который без задержки и отрапортовал почему-то по-военному: «Так точно, Александр Федорович».
«Ничего ты не понял. Это и есть настоящая наука. Вот это — наука!»
«Так точно, совершенно правильно».
«Ничего не „правильно“. А ты знаешь, почему это настоящая наука? Не знаешь. И не берись объяснять. А дело в том, что я давно уже не только не ученый, я и не инженер, я сейчас руководитель, погоняла, — но я понял. Конечно, не суть, суть тут, я знаю, надо несколько лет, чтобы понять, но я понял, к чему это приведет. Это доступный язык. Я вижу, как можно легкими материалами, деревом ломать уголь, горную породу. Вот что я понял. И мимо этого проходить нельзя». И вдруг не дав опомниться, Засядько спросил:
«Слушай, Александров, а как быть с Ньютоном?»
Отвечать серьезно — значило бы признать сравнение; шутить тоже надо в меру — перед тобой весьма солидное лицо. И нисколько нет времени думать.
«Александр Федорович, что поделаешь, каждому свое время»>[2].
Засядько всплеснул руками:
«Ну молодец, нахал, ну прелесть, нет, ну каков нахал! Слушай, иди, я тебя обниму!..»
Потом отходит, смотрит этак и говорит:
«Слушай, Александров, вот в этих руках я сейчас держу… В общем, пока я на месте этом, что ты мне скажешь, то я сделаю. Я тебе поверил. А значит, все, что ты мне скажешь, что надо делать, что ты меня попросишь, тебе отказа нет. Потому что я верю в тебя, ты человек честный и труженик…»
К этим словам присоединили свои похвалы руководители института, министерства, — «да-да, он ведь прямо-таки живет здесь, в лаборатории, сорок, кажется, или уже больше лет не ходил в отпуск…» Кто-то шептал на ухо Александрову: «Проси четырехкомнатную квартиру в Москве, чудак!»
«Александр Федорович, пока у меня все есть, что надо».
«Ну, спасибо тебе большое».
«Александр Федорович, куда?» — тотчас перехватило внимание гостя институтское начальство.
«Нет, нет, больше я никуда не пойду. Все».
«Но вы собирались… мы хотели…»
«Нет, извините, никуда. Не могу вкус портить. Поехали».
На следующее утро, едва Александров вошел к себе в кабинет, звонок.
«Евгений Всеволодович, Красниковский говорит. Думаю, тебе будет приятно узнать… Сегодня в пять утра мне позвонил домой Засядько. „Ты спишь?“ — говорит. „Сплю“. — „Ну и дурак“. — „Что это вы, Александр Федорович, спозаранку ругаетесь?“ — „Я по-доброму…“ — „Понимаю, не в обиде, а все же что случилось?“ — „Как ты можешь спать!“ Вроде тон спокойный, но я начал уж перебирать, что бы такое могло… „Ты со мною вчера был у Александрова?“ — „Был“. — „Ты понял, что он нам показывал?“ — „Понял“. — „Значит, ничего не понял, раз спишь. А я вот спать не могу. Думай, я тебя очень прошу, думай, что мы можем для него сделать. Мы должны, понимаешь, мы должны, нельзя проходить мимо этого!..“ Так что имей в виду — вот такое у него впечатление. А человек он хороший, и сила у него…»