Путями истины. Сборник мистических рассказов и повестей - страница 3
И тут, словно аккордом к тишине после его слов, со стороны моря донёсся вдруг конский топот. Топот нарастал, мы вскочили с криками, ведь кто-то скакал прямо на нас. Лишь Эрэльрих остался сидеть у едва мерцающего костра. И топот угас, не коснувшись углей.
— Сядьте! — властно сказал тогда наставник. — Я спою вам сегодня о Всаднике, который бродит во тьме, как ветер.
Его негибкие уже пальцы коснулись струн цитры. Сильно и больно зазвучали струны. Но баллады всё не было.
— Это тот, из чьей песни родился ветер?
— Ветер старше нашего мира.
— А в балладном своде написано: «И из песни его родился ветер».
— Пора бы вам знать, что такое метафора, — наставник отложил инструмент и с раздражением поначалу стал рассказывать, как в далёком мире полюбил один юноша прекрасную девушку. Но лучше бы он полюбил ветер, тот чаще бывает ласков. Когда юноша понял это, он сложил лучшую из песен и подарил её любимой. Но и песня не согрела ей сердце, ведь никто не знает, было ли оно? И тогда ветер подхватил песню юноши. И юноша ушёл дорогами ветра. И до сих пор блуждает между мирами.
Эрэльрих стал, наконец, плести сложную вязь звуков. И, когда мы были захвачены ею, запел.
Ну, вот и всё. Иди. Я не стану плакать, чтобы ты не думал о том, как горько будет тут без тебя.
Там тебе и так найдётся, что вспомнить: запах травы, ладони солнца на коже… Да мало ли, чем ещё запоминается каждому это путешествие. Лишь бы не горечью, лишь бы не болью. И не слезами. Слеза… Она, вроде как, зов обратно.
Ты слушай. Сказка ещё немного поведёт тебя. А дальше ты уж сам. Впрочем, возможно, ты и не слышишь меня уже.
«Вины считают, что солнце — это неупокоенный воин с пылающим мечом. Каждый день он обходит землю в поисках зла. Но зло движется по следам его», — так думал «босоногий парень на рыжей лошади». И ещё он думал: «Даже если тот, в рясе, понял из нашей встречи единственное слово — „пыль“, можно ли считать, что была она зря?»
Конь босоногого, Прибивающий Пыль, шёл сам по себе, каким-то собственным хитрым аллюром — не рысь, не иноходь, так… На то и был он «Прибивающим Пыль» — с чудной поступью редкого тяжёлого дождя.
И время, как и конь, бежало неторопливо. Всадник уже начал задрёмывать. Но вдруг Прибивающий Пыль всхрапнул, уловив дверь между мирами, и тут же ворвались в неё звуки далёкой битвы.
Всадник спешился, обнял коня.
Они стояли недвижно, вслушиваясь в грозный, звенящий мрак.
Самое время — пронестись мимо галопом, возвещая чью-то победу или поражение, но Всадник медлил.
Занимался рассвет.
Тьма упала внезапно.
Рыбаки, покончившие с нехитрой едой, собрались у большого костра.
Если бы Дмиор не провёл среди них год, он посчитал бы теперь, что никто не испуган столь страшным поворотом судьбы: два дня назад рыбаки, откочёвывая с насиженных мест, натолкнулись на ополчение наместника Гражина, отказались следовать за ним, и были согнаны, как стадо, в середину войска. В суматохе, вместе с мужчинами в смертники попали священник и две женщины, не говоря уже о мальчишках, едва ставших подростками.
От страха Дмиор ощущал удивительное равнодушие к своей дальнейшей судьбе. Первосвященник сидел теперь вместе со всеми у племенного костра, где принимались решения, и пел мрачноватый, длиннорукий песнопевец Эрэльрих. Ни одной из баллад, что звучали в ту ночь над немым кругом огня и искрами стреляли в небо, Дмиор раньше не слышал.