Пять фараонов двадцатого века - страница 15

В период перехода на новую ступень цивилизации родной дом перестаёт быть для подростка надёжной крепостью, где можно укрываться от враждебного мира. Наоборот, он становится местом, где его окружают одни запреты и все историко-социальные драмы пронизываются кровью и болью реальных близких людей. Это хорошо представлено в автобиографическом романе «Детство», написанном сверстником Ленина, Максимом Горьким. Глава семейства, дед Каширин, успешный купец, пытается сохранить свою красильную мастерскую, для чего он удерживает в деле своих взрослых сыновей, рвущихся к самостоятельности, доходящих в этом порыве до пьяного буйства. Но как мастерская может конкурировать с новыми текстильными фабриками, выпускающими недорогие ткани уже окрашенными в самые разнообразные цвета? В конце концов, мастерская разоряется, и подросток Пешков-Горький оказывается выброшенным на улицу, как и миллионы его российских современников. Внук разорившегося Нижегородского красильщика вступил в партию большевиков почти в те же годы, что и сын разорившегося грузинского сапожника, Иосиф Джугашвили.

На стыке 19-го и 20-го веков старинный спор между Стародумом и госпожой Простаковой был решён окончательно и бесповоротно. Без овладения грамотой и счётом миллионы митрофанушек не смогут получить даже работу извозчика, потому что тот должен хотя бы уметь читать названия улиц. А уж стать к станку или вести паровоз — об этом не может быть и речи.

Делу народного образования были уделены огромные усилия в разных странах. Соответсвующие законы об обязательном обучении были приняты уже в 18-ом веке в Пруссии и Австрии, а в 19-ом по тому же пути последовали Дания (1814), Швеция (1842), Норвегия (1848), США (1852–1900), Россия (1864–1908), Япония (1872), Италия (1877), Великобритания (1880), Франция (1882). Сочинение и публикацию своей «Азбуки» Лев Толстой считал гораздо более важным делом, чем писание романов. Знания должны стать доступны каждому, а не только привилегированной элите. Только это может избавить миллионы обездоленных от нищеты, голода, бесправия — так казалось передовым людям эпохи.

Параллельно с верой в спасительную силу образования укреплялась убеждённость в опасности, ненужности, несправедливости сословных барьеров. Велика ли загслуга родиться в дворянском статусе, получить с малолетства титул графа, князя, барона? Личные достоинства и таланты должны возносить человека над другими — это казалось таким очевидным в глазах сторонников эгалитарных идей — а их становилось всё больше и больше.

Следующим объектом их атак сделалось неравенство богатых и бедных. Бурное развитие индустриального производства выносило наверх Ротшильдов, Круппов, Морозовых, Путиловых, Рокфеллеров. Как к этому следует отнестись? Восхищаться их хозяйственными и техническими талантами или видеть в них ловких грабителей, виновников нищеты трудового народа? Алессандро Муссолини и его друзья по социалистической партии явно были убеждены во втором варианте, и в соответствии с этим десятилетний Бенито, ползая под столами в школьной столовой, с особенным азартом щипал ноги учеников из богатых семей.

Мечты о всеобщем равенстве расцвечивала и воплощала в ярких образах художественная литература. Виктор Гюго убедил своих читателей в том, что тёмный каторжник Жан Вальжан сможет притвориться почтенным буржуа, если его снабдить приличным доходом. Александр Дюма сочинил историю про скромного моряка, который, отсидев семнадцать лет в тюрьме, нашёл клад и стал уважаемым графом Монте-Кристо. Марк Твен — про нищего британского мальчика, которого никто не сумел отличить от наследника престола. Бернард Шоу — про цветочницу, которой достаточно было исправить произношение, чтобы её приняли в великосветском Лондоне.

Платон считал, что идеальное государство можно будет создать только в том случае, если управлять им будут философы. Владимир Ленин считал идеальным государством такое, которым управлять сможет любая кухарка. Но культ знаний в конце 19-го века вырастал и креп не столько из книг писателей и мыслителей, не столько из речей и трактатов политиков, сколько из потребностей индустриальной эры, властно входившей в историю мира. Талантливый и энергичный подросток скоро замечал, что книги — это заманчивый и ослепительный путь наверх. И он кидался на этот путь с таким же азартом и безоглядностью, с какими американские золотоискатели устремлялись в Калифорнию и на Аляску.