Пять фараонов двадцатого века - страница 17
Неизвестно точно, в какой момент в потоке запрещённой литературы ему в руки попали труды Карла Маркса. Но он сам в зрелые годы говорил о том, что марксистские идеи были озарением для него, перевернули его сознание и его жизнь. Всё развитие мировой цивилизации шло к сияющей точке: освобождению людей от всех форм порабощения. Главным инструментом порабощения был институт частной собственности. Волею исторических судеб обездоленный пролетариат сделался главной жертвой, но и главным противником капиталистической системы. Его предназначение — сокрушить её. Возглавить пролетариат и повести его на смертельную войну с миром собственников казалось возвышенной и благородной задачей, выполнению которой можно и нужно посвятить всю оставшуюся жизнь.
В тех же самых терминах описывал своё приобщение к марксизму Лев Троцкий.
«У меня было чувство, что я присоединяюсь к великому клану, что становлюсь солдатом великой армии и что победа может быть достигнута только в беспощадной борьбе».[78]
Конечно, и тот, и другой ещё до чтения Маркса жадно впитывали пропаганду русских революционных демократов. Сочинённый Чернышевским несгибаемый революционер Рахметов, статьи Добролюбова и Писарева, стихи Некрасова глубоко врезались в сознание юных ниспровергателей.
Именно в семинарские годы Сталин сделался тайным пропагандистом революционных идей. Во время летних каникул знакомый священник доверил ему готовить своего сына к поступлению в семинарию. Но нанятый репетитор, вместо благочестивых лекций, предпочёл заниматься со своим подопечным всякими проделками. Однажды, при посещении заброшенной церкви, он подбил мальчика снять со стены старую икону, разбить её и помочиться на обломки. «Бога не боишься? Молодец!». Вступительные экзамены ученик провалил.[80]
Единственным предметом, который Сталин изучал в семинарии со страстью, была мировая история. Однажды, прочитав воспоминания Наполеона, которые тот писал на острове Святой Елены, Коба-Сосо сказал друзьям: «Поразительно, сколько ошибок он наделал в жизни. Я постараюсь не повторять их».[81] Профессор Махатадзе был очень доволен им, всегда ставил «отлично». В 1931 году старый преподаватель был арестован органами грузинского ГПУ и оказался в Метехской тюрьме. Каким-то чудом ему удалось послать оттуда письмо всесильному диктатору в Москву. Сталин письменно приказал Берии освободить старика и доложить ему об исполнении.[82]
Была и ещё одна сфера знаний, которые Сталин, видимо, впитывал незаметно для самого себя. Веками накопленный опыт церковного контроля за умами и сердцами людей реализовал себя под семинарскими сводами в сложной системе слежки, доносов, внезапных обысков, наказаний за нарушения. Борясь и изворачиваясь внутри этой системы, юный семинарист хорошо изучил её слабые и сильные стороны. Он мог увидеть, что страстно ищущий ум невозможно запереть в клетку и парализовать одними угрозами и осуждениями. Не из этого ли опыта выросли в сталинской России тотальная цензура, глушилки радиопередач, перлюстрация писем, подслушивание телефонных разговоров, запреты на встречи с иностранцами, на поездки за границу, на доступ к печатным станкам?
Грузинские историки, изучавшие конец 19-го века, считали, что ни одно учебное заведение не выпустило столько атеистов и революционеров, сколько Тбилисская семинария. В сохранившихся дисциплинарных журналах последний выговор Иосифу Джугашвили (не поздроровался с преподавателем) датирован апрелем 1899 года. А в мае короткая запись: «Отчислен за неявку на экзамены».[83]
Мать Кеке была в полном отчаянии. Чтобы не слышать её упрёков, Иосиф, приезжая в Гори, прятался у знакомых в их сельских домах. Он ступал на путь профессионального революционера, которому следовало отвергнуть все прежние семейные и дружеские связи ради служения великой цели — свержению тиранической власти Российской империи.