Пять невест и одна демоница - страница 12
Я даже запыхалась.
Но виду стараюсь не подавать. В конце концов, демоны, они же… какие, собственно говоря? Помимо того, что жрут, что ни попадя?
А вдруг…
Вдруг он решит меня накормить… чем? Человечиной? Меня тотчас замутило. Откажусь? Сразу поймет, что демон неправильный. И… тогда что?
Мысли в голове метались, что мотыльки у лампы. И как назло ни одной толковой. Но мы в конце концов пришли.
К двери.
А за дверью, к счастью, скрывалась уже не лестница – еще одной я бы не выдержала – но коридор. Такой себе… умеренной зловещности. Каменные стены. Каменный пол. Все сурово и брутально. Сосульки и те светили едва-едва.
– Это нижние уровни, – сказал Ричард и тоже смахнул пот со лба. Надо же, и он запыхался. Хотя, конечно, я сама по себе шествовала, а он еще и в доспехе. Понятно, что притомился. Вон, от пота и волосы слиплись. И сам дышит с присвистом.
– Есть еще и верхние?
– Да. Но там подъемник, – он махнул куда-то вперед. – И-извините. Давно не спускался.
– А зачем вообще… ну, так далеко. Глубоко. Не знаю!
– Ритуальную комнату построили рядом с источником, – ответил Ричард, когда перестал хватать воздух губами. – Да и Замок раньше был немного другим. Поменьше. Это потом достраивать начали. Казармы для Легионов Смерти…
– Ага, – только и выдавила я.
– Сперва они были снаружи, но еще мой прапрапрадед постановил, что в полном составе их держать очень энергозатратно. Вот и создал усыпальницы.
– Для Легионов?
– И для них тоже. Еще виварий. И конюшни.
– Конюшни – это хорошо. Лошадок я люблю, – призналась я в каком-то приступе откровения. Ричард покосился. В глазах его читалось сомнение. Ну да, наверное, демонам не положено проявлять чувства и вообще иметь их. Но это же лошадки!
– Потом еще… родовой склеп. В общем, много всего.
– А жилые комнаты тут есть?
Как-то не вдохновляла меня мысль жить и работать в чьем-то родовом склепе.
– Естественно. Но чуть дальше. Здесь… не работают механизмы. Сила мешает.
Тогда ладно.
Он разогнулся, как показалось, с некоторым трудом, и весело полязгивая доспехом зашагал по коридору. Мне оставалось догонять. Я и догнала. Пристроилась рядом, благо, коридор был довольно широк. Время от времени то на одной, то на другой его стене появились черные провалы ответвлений, однако заглядывать в них я не рискнула.
А после того, как откуда-то донесся протяжный рык, и вовсе испытала преогромное желание схватить моего провожатого за руку. Чтоб не потеряться.
– Это гиппардиус, – пояснил Ричард. – Вышел из спячки, вот и переживает.
– Сочувствую, – это я сказала вполне искренне. Я тоже всегда переживала, когда мою спячку прерывали. А случалось это частенько.
– Ксандр готовит сонную смесь, так что дня два и он снова уснет.
– А Ксандр – это…
– Мой распорядитель. И управляющий. Друг.
Ричард остановился и обернулся так резко, что я едва не шарахнулась.
– Вы ведь не попытаетесь его развоплотить?
– Я же обещала никого не жрать, – палец снова заныл, напоминая о данной клятве, и я сунула его в рот. – И не собираюсь. Честно.
Ричард прижал руку к доспеху и сказал:
– Я благодарен вам за понимание, но дело в том… Ксандр, он бы как это выразиться… не совсем человек… точнее человек, но не совсем живой…
Лич.
Это так называлось.
Когда немножечко мертвый маг решает взять и немножечко воскреснуть. То есть, подозреваю, что не все так просто, иначе этих личей развелось бы, что тараканов за печкой. Не важно. Главное, что он был.
Ксандр.
Лич.
Немертвый.
А выглядел почти как живой, разве что бледноват. И даже при том, что сам хозяин замка румяностью не отличался, лич выглядел вовсе уж белым. Или это просто внешность такая?
Высокий, на полголовы выше Ричарда, он завораживал какою-то неестественной красотой. Вот уж где и черты лица правильные, врожденный аристократизм прямо-таки на физиономии отпечатан. Светлые, почти белые волосы пребывают в легком беспорядке.
Черный костюм сидит идеально, несмотря на полную нелепость кроя. И лишь кровавая слеза рубина поблескивает в пышном кружеве воротника.
– Ты все-таки сделал это, – произнес Ксандр.
А глаза у него черные.
Вот просто черные, без разделения на белок и радужку. И чернота эта живая, переливается, перетекает, и кажется, что там, в глазницах, обретает туман.