Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941) - страница 9

.

Таким образом, оказавшись в кризисном положении (затянувшаяся война, тяжелые условия жизни), недовольные своей судьбой солдаты еще чаще, чем в гражданской жизни, обращаются к центральной власти[20]. Они, конечно же, просят о мире, но вместе с тем требуют улучшения своего повседневного существования, которое может быть достигнуто благодаря материальной помощи и поддержке, но также и за счет санкций против вышестоящих чинов, чьи действия они считают несправедливыми. Эти письма уже имеют основные характеристики писем 1928–1941 годов: чаще всего речь идет о том, чтобы довести факты до сведения властей с тем, чтобы последние начали действовать в желательном для пишущих направлении. Таким образом, солдаты ждут от своих жалоб^>{61} конкретных результатов. Новая власть придает, однако, очень мало значения таким сообщениям от народа: обработка писем производится случайно и неэффективно^>{62}. Некоторое разочарование, которое проявляется в сокращении потока писем (пик их поступления отмечен в июле, а затем их количество уменьшается), не помешало феномену приобрести подлинный размах накануне прихода большевиков к власти. Эти проявления неудовлетворенности и недовольства не являются, впрочем, единственной формой информирования власти, имеющей место в России.

Параллельно только что описанной практике с подачи власть имущих создается целая система доносительства, которая постепенно охватывает всю страну. Здесь уже речь идет не о том, чтобы сообщать о сбоях в работе государства, но о том, чтобы защитить самое государство, и в частности его высочайшее лицо, государя.

Это обязательство появляется в российском обществе в XIV веке^>{63}. Так, существуют взаимные двусторонние договоренности между князьями, которые обещают делиться всеми имеющимися у них сведениями. Эти соглашения носят формальный характер, они составлены в письменном виде и подтверждены клятвой на кресте. Например, в 1367 году великий князь московский Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Андреевич, князь Серпуховской и Боровский, подписывают договор, который их обязывает: «А что ти слышав о мне от крестьянина ли, от поганина ли, о моем добре или о лисе, <…> то ти мне поведати в правду, без примышленья, по целованью. А мне тако же тобе поведати»^>{64}.

Если в XIV веке подобные обязательства носят взаимный характер, то начиная со следующего столетия эта форма уступает место односторонним обязательствам, связанным с отношениями подчиненности. Так, «в конце XV века обязательства русских князей “низшей ступени” сообщать все сведения, касающиеся интересов государя, стали обычным пунктом в соглашениях, заключавшихся Великим князем Московским»^>{65}: «А где отъ кого услышу о добре или о лихе Государя своего Великого Князя, и о его детехъ о добре или о лихе, и мне то сказати Государю своему Великому Князю и его детемъ въ правду, по сей моей укрепленной грамоте, безхитростно»^>{66}. В XVI веке подобная клятва становится одним из необходимых обязательств, которое московские государи требуют от своих слуг самого высокого ранга.

В некоторых случаях это обязательство распространялось на членов семьи дававшего клятву. В 1524 году князь Дмитрий Федорович Вельский берется донести на своих братьев Ивана и Семена в случае необходимости. Чтобы усилить обязательность соглашения, клятва на кресте подкрепляется угрозами физических санкций в случае измены слову.

В той же логике, Иван Грозный устанавливает систему «уз безопасности»^>{67}. Те или иные люди отвечают головой или штрафом за поведение третьих лиц. После разрушения Москвы татарами в 1571 году князь Мстиславский поставлен под строгое наблюдение за то, что убедил хана начать наступление. Существуют три гаранта будущего благонадежного поведения князя. В случае «плохого поведения» с его стороны эти три человека должны будут заплатить 20 000 рублей в государеву казну. В свою очередь, они передают это обязательство группе «перестрахования»: двести восемьдесят пять человек мелкопоместного дворянства вынуждены участвовать в мероприятии суммой размером от 25 до 350 рублей. Таким образом, князь Мстиславский оказался окружен группой в почти триста человек, лично заинтересованных в его «хорошем поведении».