Пятая четверть - страница 12

— Только не хныкать. Учти, это тебе не на пианино играть.

— Да я уже все знаю: завел, отжал сцепление…

— Умывайся давай. Рукомойник за печкой.

Антон скинул пиджак, засучил рукава рубахи и пошел за печку. Тазом у рукомойника служил большой, с полметра в диаметре, стеклянный рефлектор, а полочка для мыла и зубных щеток была сделана из проволоки, выгнутой в виде солнца с лучами.

— Забавный дом, — сказал Антон, вытираясь и осматриваясь вокруг.

— Погоди, он тебе еще сниться будет, когда уедешь.

Братья сели ужинать.

Впечатления последних часов так переполнили Антона, что он не чувствовал голода, ел безразлично и все обследовал взглядом жилье, находя все новые и новые детали. И даже тогда, когда ничего уже вроде не осталось, что бы ускользнуло от его внимания, Антон вдруг обнаружил еще два проволочных солнца: одно выглядывало из-за тарелок на посудной полке, а другое было вправлено в пюпитр и несло на своих белых лучах имя «Моцарт», написанное проволокой же без отрыва.

А час спустя Зорины лежали на кровати, без света, и говорили, говорили.

— А сбегать вы отсюда не собираетесь? — спросил неожиданно Антон.

— Сбегать?

— Это мамин вопрос, — пояснил Антон.

— Так вот, скажи, голубчик, своей маме: не собираемся… — У Леонида была отцовская привычка в недовольстве называть людей «голубчиками» и «голубушками». — Сбегать!.. Лет через пять мама сама сюда прибежит!..

Леонид вздохнул и приподнял руку.

— Ноет? — спросил Антон. — Заживет.

— Конечно, но как бы пальцы того… Баян жаль. Когда я спросил у хирурга, смогу ли играть, он поинтересовался, музыкант ли я. Узнав, что нет, ответил, что смогу… Музыкант не смог бы, а я…

— Врет он. Растренируешься… Как у тебя, до Шопена дошел?

— Что ты!.. «Сентиментальный вальс» — моя вершина. — Леонид зевнул и повернулся на правый бок. — Сейчас бы живой воды…

— Лечь, а какие мне фразы выучить, чтобы понравиться Томе?

— А ты хочешь понравиться?

— Ну да.

— Хорошо. Только потом, — снова зевая, ответил Леонид.

— Хоть одну. Ну, например… «Здравствуйте».

— ¡Buenos dias!..

— ¡Buenos dias!.. ¡Buenos dias!

Антон лежал на спине. Вверху неясно светилась балка. Антон вдруг решил, что сейчас по улице промчится машина и фарами озарит комнату. Вспыхнет на потолке глазастая рама, поползет-поползет, потом как кинется на стену и исчезнет, и только слышно будет гудение уходящего автомобиля…

Леонид тихо дернулся, засыпая. Забинтованная рука его рывочками опустилась на грудь Антона, но боль, наверное, сразу усилилась, и Леонид очнулся. Левой рукой обнял брата, подоткнул ему под бок одеяло, тяжело вздохнул и пробормотал:

— Ну что, Лимония, запомнил?..

Проснулся Антон от чьего-то вопроса:

— Вы еще спите?

Антон сел. Перед кроватью стояла маленькая девочка. За ее коричневыми, загорелыми ушами торчали коричневые, тоже вроде загорелые бантики, отчего уши казались двухэтажными. Девочка держала на руках полосатую кошку.

— ¡Buenos dias! — неожиданно грубоватым и надтреснутым голосом сказала девочка.

— ¡Buenos dias! — выпалил Антон.

— ¿Como se Ilama Usted?[2]

— А?

— ¿Como se Ilama Usted? — настойчивей и строже повторила незнакомка и даже чуть притопнула ногой. Кошка повернулась и тоже вопросительно посмотрела на Антона.

Антон обалдело хлопал глазами.

Вошел Леонид с ведром воды.

— Ну, познакомились?.. Антон — мой единоутробный брат. Это у него спросонья такая испуганная физиономия, а вообще он симпатичный… Света — наша соседка, — представил он гостью. — Пять лет, незамужняя, первая Томина товарка и ученица. Знает больше десятка испанских фраз.

— Ах, во-он оно что! — с улыбкой протянул Антон.

— Мурка, это Антон, — шепнула Света кошке, которая вертела головой и, морща нос, к чему-то старательно принюхивалась. — А Тигру мы оставили за воротами.

— А кто такая Тигра?

— Собака. Она бегает по грядкам, — мы ее сюда не пускаем.

— Понятно. Леня, как рука?

— Вроде лучше. Подъем!.. Уже пол-одиннадцатого.

Антон вскочил и живо натянул штаны.

Дверь была распахнута настежь, и он сразу увидел и мотоцикл, на котором сейчас газанет, и забор, и крыши ниже расположенных домов, и закругление железнодорожной линии, уходящей в тайгу, и сопки, подернутые дымкой.