Пятисотлетняя война в России. Книга первая - страница 10

стр.


Таким образом, сама жизнь (и любовь к ней) заставила князей создать в качестве первых государственных институтов карательно-надзорные службы (приказы), в задачу которых входил надзор за населением, дабы оно не делало никаких попыток распрямиться из того бараньего рога, в который его согнули объединенными усилиями варяги, византийцы и татары.

Подобные институты сразу же получили огромную власть и привилегии, далеко не всегда используя их во благо своего работодателя. Ибо они тоже участвовали в войне, а та уже приняла такие затейливые формы, что далеко не всякий мог отдать себе отчет, на чьей стороне он воюет.

Война охватила всех и по горизонтали, и по вертикали. Особенно поучительно в этом отношении время Дмитрия Донского, Василия I и Василия II.


Но мы не будем на них останавливаться, предоставив читателям самим разобраться в этой интереснейшей эпохе, когда вторгшийся на Русь Тамерлан повернул обратно, увидев, что страна (самими своими правителями) разорена до такой степени, что идти на нее в поход не имело никакого смысла.

Развалившаяся Орда и рухнувшая в море Византийская Империя оставили «Рюриковичей» (а именно так они себя сами и называли) один на один со своим народом. Не стало поддержки, но и не стало ответственности, пришел опыт и появилась даже некоторая уверенность в своих силах. Это была иллюзия, ибо способов остановить войну какими угодно средствами уже не существовало. Любая полная победа немедленно забрасывала победителей на другую сторону «линии фронта» и противостояние вскоре обретало черты мобилизационного.

И особенно эти сражения разгорелись в царствование Ивана IV, разработавшего, как ему казалось, наиболее верный метод окончания страшной войны путем полной и повсеместной победы над своими подданными. А поскольку мы решили считать эту войну Пятисотлетней, а не Тысячелетней, какой она являлась в действительности, то со славного царствования Иоанна Васильевича Грозного мы и начнем.


Начал Царь с программного заявления, в котором, в отличие от своих предшественников, не теша себя уже никакими иллюзиями, официально признал существование состояния войны между собой и своими подданными.

«С давних времен, — сказал Иоанн Васильевич, как бы подводя итог первым пятистам годам существования русского государства, — русские люди были мятежны нашим предкам, начиная от славной памяти Владимира Мономаха, пролили много крови нашей, хотели истребить достославный и благословенный род наш… Готовили такую участь и мне, вашему законному наследнику… и до сих пор я вижу измену своими глазами; не только с польским королем, но и с турками, и с крымским ханом входят в соумышление, чтобы нас погубить и истребить; извели нашу кроткую супругу Анастасию Романовну, и если бы Бог нас не хранил, открывая их замыслы, то извели бы они и нас с нашими детьми».

Сделав подобное заявление, царь явно дал понять, что не намерен мириться с подобным отношением народа к себе и желает взять инициативу в полыхающей войне в свои руки. Нужно признать, что действовал он продуманно, создав методику на много лет вперед.

Прежде всего необходимо было создать карательный институт, ответственный только перед царем. Во времена Грозного таким институтом стала Опричнина. Вся остальная Русь стала называться Земщиной. В войне самое главное — это провести четко линию фронта между собой и противником.

«Земщина, — как правильно отмечают историки, — имела значение опальной земли, постигнутой царским гневом».

Царь уселся в Александровской слободе, во дворце, обведенном валом и рвом. Иван жил тут окруженный своими любимцами, в числе которых Басмановы, Малюта Скуратов и Афанасий Вяземский занимали первое место. Любимцы набирали в Опричнину дворян и детей дворянских и вместо утвержденного штата в 1000 человек вскоре наверстали их до 6000, каждый из них получил поместье или вотчину отнятые у прежних владельцев. У последних «экспроприировали» не только дома и все движимое имущество; случалось, что их в зимнее время высылали пешком в пустые земли. Многие погибали в дороге. Таких несчастных было более 12 000 семейств. Масштабы, конечно, были еще не те, что впоследствии, но методика уже закладывалась на века.