Пятисотлетняя война в России. Книга первая - страница 18

«Лаская служилое сословие, — отмечает историк, — Борис в 1597 году подтвердил закон о прикреплении крестьян к земле, установил, чтобы все, убежавшие из поместий и вотчин в течение предшествующих пяти лет, были отыскиваемы и возвращаемы к повиновению помещикам и вотчинникам; сверх того, он узаконил, чтобы все, кто прослужил или прослужит у господ не менее полугода, делались через то самое их вечными холопами».

Идеологической новинкой Годунова было введение патриаршества, что придавало русской православной церкви статус полной самостоятельности. В патриархи был возведен, разумеется, митрополит Иов — верный человек правителя.

В разгар этих событий скончался царь Федор.

Используя свое родство с овдовевшей царицей Ириной, опираясь на «аппарат» государственной безопасности времен Ивана Грозного, к которому принадлежал он сам, Годунов овладел московским престолом, объявив царем самого себя. Этому, конечно, способствовало то, что русский трон оказался вакантным. В разбушевавшейся войне погибли все сыновья Ивана Грозного (одного, как вы помните, убил сам Иоанн посохом по голове, второго — откровенно зарезали в Угличе, третий — официально умер своей смертью, хотя существует версия, что Федор был отравлен Годуновым).

Род Рюриковичей, который в течение 600 лет пытался завоевать эту неведомую страну, прервался, фактически погиб в неутихающей войне, уступив московский трон любому, кто рискнет на него вскарабкаться, оставив ему в наследство разгорающуюся, как лесной пожар, войну.

Годунов рискнул. Но всем очень быстро стало ясно, что это не царь, а «аппаратчик» времен Ивана Грозного со всеми недостатками воспитанного тираном выскочки.

«Годунов, — отмечает проницательный историк, — который, будучи боярином, казался достойным царствовать, явился на престоле боярином, и боярином времен Грозного, неуверенным в самом себе, подозрительным, пугливым, неспособным к действиям прямым, открытым, привыкшим к мелкой игре в крамолы и доносы, не умевшим владеть собой, ненаходчивым в случаях важных, решительных».

Благие намерения, объявленные Годуновым при восхождении на престол, вряд ли были внятно услышаны народом, но отчетливо показали, что новый царь слаб, а следовательно — обречен. Эту напряженность в отношениях с подданными Борис отлично чувствовал, понимая, что народ только ждет случая, чтобы разделаться с ним, поскольку ему не по силам точно следовать методике, оставленной Иваном Грозным.

Борис был болен страшной недоверчивостью, подозревая всех, боязливо прислушивался к каждому слову, к каждому движению, но и общество не оставалось у него в долгу: каждый шаг его был заподозрен, ни в чем ему не верили. Он, по уверениям современников, убил царевича Дмитрия, отравил царскую дочь, самого царя, сестру свою, царицу Ирину, жениха своей дочери, сжег Москву, навел на нее хана! Царь и народ играли друг с другом в　страшную игру, продолжающуюся веками между вспышками массового террора и взаимной резни.

«Во всех сословиях воцарились раздоры и несогласия, — отмечает историк. — Никто не доверял своему ближнему».

Неописуемая нищета народа резко контрастировала с роскошью элиты. «Цены товаров возвысились неимоверно… в городах царило пьянство великое, блуд и лихвы, творились неправды и всякие злые дела». Процветало и культивировалось доносительство. Слугам прямо было указано доносить на своих господ. Одного из доносчиков (слугу князя Шестунова) публично славили на площади перед челобитным приказом, объявив, что царь жалует его поместьем и возводит в дети боярские.

«Это поощрение, — констатирует летописец, — произвело действие страшное: боярские люди стали умышлять всякий над своим боярином. Сговорившись между собой человек по пяти и по шести, один шел доводить, а других поставлял в свидетели. Тех же людей боярских, которые не хотели душ своих погубить и господ своих не хотели видеть в крови, пагубе и разорении, тех мучили пытками и огнем жгли, языки им резали и по тюрьмам сажали. А доносчиков царь Борис жаловал много поместьями и деньгами. И от таких доносов была в царстве большая Смута: доносили друг на друга попы, чернецы, пономари, просвирни, жены доносили на мужей, дети — на отцов, от такого ужаса мужья от жен таились, и в этих окаянных доносах много крови пролилось невинной, многие от пыток померли, других казнили, иных по тюрьмам разослали и со всеми домами разорили…»