Пятнадцать лет скитаний по земному шару - страница 10

В Нагасаки меня ждало разочарование: русская колония почти вся разъехалась. Первую ночь я провел в гостинице; пришлось уплатить пять иен за комнату, а это было мне не по карману. В гостинице служил русский парень, которого звали Санькой. Раньше он работал кочегаром на пароходе, но сбежал оттуда. Санька уже несколько месяцев жил в Нагасаки. По его совету я перебрался в дешевую гостиницу.

— Если у тебя есть деньги, береги их, — сказал он. — Без денег ты отсюда никуда не выберешься. Заработать здесь невозможно. Я служу в гостинице только за кусок хлеба, денег у меня нет ни копейки. Одна надежда— выбраться в Шанхай, где, может быть, найдется работа.

Я охотно дал Саньке десять иен, и он с первым же пароходом, где у него были знакомые матросы, уехал в Шанхай. Я остался в Нагасаки.

Одиночество меня не пугало, настроение было отличное. Погода стояла прекрасная, и я проводил много времени на пристани, следя за рыбацкими лодками. Рыбаки вылавливали в море креветок, морскую капусту, моллюсков. Все это было дополнением к главному продукту питания японцев — рису.

Наблюдал я и за погрузкой угля в баржи. Около полусотни грузчиков, большей частью женщины, работали дружно. Одни насыпали лопатами уголь в круглые корзинки, сплетенные из рисовой соломы; на трапе, ведущем к барже, стояли в ряд другие грузчики и в такт заунывной песне перебрасывали из рук в руки эти корзинки; уголь непрерывно сыпался в баржу. Рабочая сила была так дешева, что хозяева считали излишним тратить средства хотя бы на простейшую механизацию.

С интересом я осматривал этот большой портовый город. Чистота на улицах была образцовая. Японцы и японки носили своеобразные халаты — кимоно; на ногах у них были деревянные сандалии, прикрепленные ремешками. Волосы у мужчин коротко острижены; у большинства прохожих головы обнажены, у немногих были соломенные шляпы. Привлекали внимание причудливые прически японок.

Добравшись до окраины города, я стал подниматься на возвышенность, изрезанную-до самой вершины площадками— террасами, где копошились маленькие человечки; мне показалось, что дети затеяли там какую-то веселую игру. Ио нет — взрослые мускулистые люди непрестанно таскали на коромыслах большие ведра с водой и поливали свои крохотные земельные участки, отвоеванные у гор. Вся работа производилась вручную; лишь один раз я заметил буйвола, который крутил колесо, подающее воду наверх.

В Нагасаки почти не было мясных лавок; мясом питались немногие — зажиточные люди. Остальные были рады, когда могли купить рису.

После этой длительной прогулки я вернулся в гостиницу и познакомился с соседом-башмачником. Изготовление деревянных сандалий давало очень маленький заработок, и он занимался всякой случайной работой, встречал и провожал иностранные пароходы. У него были словари на многих языках. Со мной он говорил по-русски, отчаянно коверкая слова. Он жаждал заработать хотя бы немного и давал мне всякие советы. Семья его сильно нуждалась. Я купил рису и условился, что питаться мы будем совместно.

Мой новый знакомый взял несколько зерен, попробовал их и пришел в восторг; «Это корейский сорт — самый лучший!» Он позвал свою жену. Женщина, увидев рис, радостно улыбнулась и погладила мешок. С этого дня я стал питаться рисом и рыбой (вроде сардины), жарить которую научил меня башмачник.

Я подружился с этой семьей, ко мне часто заходил их мальчик лет пяти и звонким голосом здоровался. Получив от меня скромное угощение, он вежливо благодарил и прощался, но вскоре снова появлялся в моей комнате. Это был мой маленький учитель японского языка.

До полуночи в городе шла торговля. Улицы заполнялись народом. Рикши на ручных тележках или на велосипедах с небольшими ящиками перевозили грузы.

Вечерами я часто задерживался на большой площади. Небо было усеяно яркими звездами. Запахи мимоз, магнолий и каких-то неведомых мне растений распространялись в эти часы с особой силой. По всем направлениям двигались странные силуэты, освещаемые разноцветными огоньками: у каждого прохожего в руках был маленький фонарик из цветной бумаги. Слышались то резкие и пронзительные, то грустные и протяжные звуки, похожие на свирель, — это пожилые люди подавали сигналы, чтобы им уступали дорогу.