Пятнадцать лет скитаний по земному шару - страница 8

— Кто там? — послышался голос.

Я стал умолять, чтобы меня впустили.

— Уходи, а не то застрелю, как собаку! — крикнул сторож и погасил свет.

Видимо, отчаяние придало мне силы; спотыкаясь и падая, я снова брел по линии. Опять появился слабый свет, он проникал из оконца небольшого барака. Постучался, но не получил ответа. Собрав остатки сил, я начал ломиться в дверь, и кто-то отодвинул засов. На меня пахнуло теплом. Посредине барака стояла большая жаровня, вокруг нее сидели корейцы и курили длинные трубки.

Увидев мое жалкое состояние, они с таким братским участием отнеслись ко мне, что я был растроган. С меня сняли мокрую одежду, одели в солдатскую шинель, посадили ближе к огню, дали чаю, накормили и уложили спать на нарах. В этом бараке помещались путевые ремонтные рабочие.

Когда я встал, снова был солнечный весенний день, и пережитое накануне казалось сном.

Во Владивостоке я пришел в мраморную мастерскую. Заказов не было, но осталось много мраморных кружков, и хозяин решил изготовлять небольшие тумбочки для цветов; мраморщики и столяры должны были сами продавать их.

Первое время можно было кое-как прокормиться, но сбывать тумбочки становилось все труднее; мы знали, что хозяин не даст авансом ни рубля, ни копейки.

Как-то я задержался с тумбочками на улице до позднего времени. Полицейский придрался ко мне и спровадил в участок. Я назвался Иваном Кузнецовым и сказал, что тумбочки принадлежат хозяину Демидову. До утра просидел в участке, а потом полицейский отвел меня в мастерскую, где «удостоверили мою личность».

В тот день у Андрюши Дадие была работа, мне же нечего было делать в мастерской, и я пошел в библиотеку. Вскоре туда прибежал возбужденный Андрей и жестами подозвал меня.

— Тебя ищут! — сказал он. — Околодочный надзиратель и двое городовых появились, как только ты ушел. Я незаметно выбрался из мастерской. Вот тебе пять рублей, и пока что — прощай.

Он назначил место нашей встречи и сказал, что придет туда сам или пришлет через верного человека «подходящий» паспорт.

Но с тех пор я Андрюши Дадие не видел и ничего не знаю о его судьбе. В условленное место пришел незнакомый молодой человек и принес мне паспорт на имя Ивана Жукова.

Покинув Владивосток, я двинулся к Никольск-Уссурийску вдоль железной дороги, обходя станции. Весна была в полном разгаре, цвела черемуха. Проспав у костра первую ночь, я немного успокоился. Решил пробраться в Хабаровск, а оттуда с помощью товарищей через Николаевск-на-Амуре эмигрировать в Японию.

Большую часть пути до Хабаровска прошел пешком. Люди мне встречались гостеприимные, приветливые; среди них было много переселенцев с Украины, хорошо обжившихся в новых местах.

Однажды ночью я увидел группу людей с фонарями. Звякнули затворы берданок.

— Стой, ни с места! Руки вверх!

Меня обыскали, повели. Но все кончилось хорошо. Я сказал, что работал матросом и пробираюсь в Хабаровск, чтобы поступить на амурский пароход. Паспорт мой не вызвал подозрений. Оказалось, что эти люди разыскивают каких-то бандитов.

В Хабаровске я пришел в больницу к товарищу Марусе, а она устроила меня у своих друзей Корпусовых— детей сахалинского каторжанина.

Царское правительство во время японской войны зверски расправилось со старыми каторжанами; многие из них были перестреляны и заколоты штыками. Оставшиеся в живых дети сахалинцев глубоко ненавидели царское самодержавие, всегда рады были помочь беглецам.

Узнав, что я намерен эмигрировать в Японию, Корпусов направил меня в Николаевск-на-Амуре к своему товарищу Хассеру.

В Николаевске при выходе на пристань проверяли паспорта. «Как фамилия?» — спросил меня полицейский. «Куз…» — начал я, но тут же переспросил: «Фамилия?.. Жуков!» Он уловил эту запинку: «Отойди в сторону, поговорим после». Меня с другими задержанными отправили в участок. Там я объяснил, что паспорт выдан в Кузнецке, а потому, мол, я не понял сразу вопроса.

То, что я около года носил фамилию Кузнецова и по привычке чуть не назвался им, едва не погубило меня. Паспорт остался в участке, мне велели прийти за ним на другой день.

Очень осторожно, наблюдая, не следят ли за мной, я пошел на квартиру Хассера. Рассказал, что меня направил Корпусов; не умолчал и о своей оплошности на пристани.