Пятницкий - страница 3

…Вот и прошли четверть часа до начала рабочего дня ИККИ, которые Пятницкий предназначал для того, чтобы в полном одиночестве, наедине со своими мыслями, обдумать все, что предстоит сделать за день, подготовиться к назначенным встречам и как следует собраться. Сегодня ни черта не получилось! Слишком уж много думал он о себе самом. Отложив, скорее отбросив кое-как сложенные газеты, Пятницкий потянулся к звонку, чтобы вызвать Казовскую. Но Фаня уже приоткрыла дверь кабинета:

— У телефона товарищ Стасова.

Пятницкий снял трубку. Характерный, твердый, чуть императивный голос председателя ЦК МОПР, этой «железной старухи», как мысленно величал иногда Елену Дмитриевну Пятницкий. Поздравила с «совершеннолетием». Пожелала доброго здоровья, чтобы дожить до всемирной революции.

Он любил и уважал Стасову. Ее прямоту, целенаправленность, несокрушимую логику. Вот уж ей никогда не Цридет в голову при виде черного назвать его сереньким или только чернеющим. Они оба терпеть не могут алогизм мышления и всяческую крутню вокруг очевидной истины. Искать обходные пути, если перед тобой широко открыты двери, допустимо лишь из тактических соображений, когда имеешь дело с противником, которого во что бы то ни стало надо положить на лопатки… В любом другом случае путь к цели должен быть кратчайшим, а следовательно, прямым.

За десятилетия пребывания в партии было и так, что он выполнял прямые указания «железной старухи», но было и наоборот, когда он указывал, а она выполняла… Во всяком случае, в те годы, когда Стасова работала в Коминтерне… Они были «погодками». У обоих в партийных билетах в графе «Время вступления в партию» стояло: «1898-й». И жизненным принципом их обоих, как, впрочем, и каждого истинного большевика, давно уже стало лаконичное, но всеобъемлющее положение, сформулированное Владимиром Ильичем в одной из его бесед с Кларой Цеткин. «У вас, — сказал тогда, обращаясь к Кларе, Ленин, — нет никакого права, кроме права в тяжелое время служить партии и пролетариату». Вот именно! Нет и не будет ни у меня, ни у Елены другого права. До конца жизни не будет. И точка на этом!

Но так и не поставил точку, потому что мысль, метнувшись через целое десятилетие, вновь привела его на коммунистический вечер, устроенный в честь 50-летия Ленина, когда Владимир Ильич, раздосадованный, явно недовольный, опасно ироничный, появился в конце торжества и пустил среди собравшихся карикатуру художника Каррика, подаренную ему Стасовой, и выразил надежду, что ее рассмотрение авось поможет избавиться впредь от подобных юбилейных празднеств. Карикатура изображала народника Михайловского этаким важным патриархом, которого пришли поздравить маленькие детишки-марксисты… А к ней было приложено письмо Елены Дмитриевны, очень теплое, очень дружеское, в котором она писала, что если в день юбилея Михайловского наша партия была еще в детском возрасте, то теперь она выросла, «и это дело Ваших рук, Вашего ума и таланта». Ну, а Владимир Ильич использовал эту карикатуру по-своему, как аргумент против «юбилейных празднеств», к которым относился более чем скептически.

И, вспоминая об этом, Пятницкий с растущим раздражением подумал о юбилейных речах, которые ему предстоит выслушать сегодня, и о своей беспомощности в этом вопросе — не может же он, в самом деле, директивным порядком отменить вечер…

И опять Казовская попросила его взять трубку. Звонил народный комиссар иностранных дел Литвинов.

— «Папаша» приветствует и поздравляет тебя, Осип, — сказал Максим Максимович. — И выражает уверенность, что ты и сейчас сможешь перемахнуть через тюремную стену… как тогда… Помнишь, словно кузнечик!

— Брюхо, брюхо не позволит, Максим… Как, впрочем, и тебе. Сидим в кабинетах и отращиваем. Хоть караул кричи! — Посоветовав друг другу сгонять лишний жир по системе Мюллера, они посетовали, что время мчится на курьерском — вот уже почти старики, а ведь в Лукьяновке встретились совсем мальчишками.

Теперь телефон в кабинете секретаря Исполкома не умолкал ни на минуту. Звонили Сольц, Муранов, Владимирский, Берзин… И под грубоватыми шутками, которыми они обменивались с юбиляром, нарочито ироническими пожеланиями «и к ста годам сохранить свои роскошные кудри» (Пятницкий был совершенно лыс) чувствовалась большая, прошедшая через все испытания дружба или, вернее, даже братство по духу и мысли, отличавшее старую ленинскую гвардию, к которой все они принадлежали с первых дней существования боевой революционной партии пролетариата.