Пятнистая смерть - страница 8

Попалась?!

С ревом подскочила Пятнистая смерть кверху на пять локтей. С визгом грянулась Пятнистая смерть сверху вниз, на поляну. Упала на спину, подмяла собак под себя. Пасти разомкнулись. Пятнистая смерть совершила длинный прыжок и с маху одолела крутой бугор.

Пока псы обегали препятствие с двух сторон — не дать хищнице увернуться, обогнув возвышение! — зверь взлетел в новом невообразимом прыжке, теперь уже обратном, и кинулся к реке, стремясь оставить гончих далеко за собой.

Устала Пятнистая смерть — ей не пришлось сегодня подкрепиться горячей кровью. Она укрылась в гуще гребенчука, торопливо облизала грудь и бока.

Собаки приближались. Она хорошо слышала их прерывистый лай и визг, переходящий в жалобный скулеж — гончие тоже неимоверно утомились. Псы уже не пугали чудовище — краткий отдых вернул ему добрую часть иссякших сил.

Но до Пятнистой смерти вдруг дошли отовсюду иные, более страшные звуки: шум, треск, топот, гвалт, сердитые возгласы людей. Окружена. Что делать? Уничтожить собак. Без собак люди, как без глаз — попробуй отыщи лукавую хозяйку чангалы в топких зарослях, раскинувшихся на много дней пути. Легче найти блоху в шкуре верблюда.

Пятнистая смерть подтянулась, угрожающе ворча.

Пятнистая смерть напрягла мышцы упруже и тверже виноградной лозы.

Пятнистая смерть легко, как птица, вспорхнула на перистый ясень.

Собаки, тесня друг друга, подступили к дереву. И гигантской бело-желтой, в черных цветах, невиданной бабочкой пала на них Пятнистая смерть. Пестрая молния!

Две гончих забились с переломанными хребтами. У третьей во всю длину было вспорото брюхо. Четвертая, с разорванной глоткой, судорожно, как обезглавленная курица, кувыркалась в молодой осоке. Пятая и шестая шлепнулись в мутную заводь.

И тут в правый бок Пятнистой смерти, расщепив ребро, воткнулась оперенная стрела.

Человек?

Хищница зарычала — стонуще, с болью, и повернулась с такой быстротой, что казалось — она и не шевелилась, так и стояла тут сейчас, мордой к лучнику.

Вторая стрела продырявила левое плечо убийцы.

Дрожь ярости пробежала по узорчатой шкуре Пятнистой смерти — как частая рябь по осенней воде, осыпанной желтыми листьями, как ледяной порывистый вихрь по меху пестрых выгоревших трав. Будто глубоко под кожу хищнице запустил хобот железный овод.

Не сводя с охотника злобно сверкавших глаз, разбойница захлестала хвостом о бока, вытянула шею над самой землей, выгнала спину, припала к траве.

Спрятав когти, она коротко перебирала вздрагивающими лапами, словно играющий котенок.

Человек отшвырнул трехслойный лук, выдернул из глины копье.

Он упер тупой конец оружия в круто вывернутую ступню отведенной назад правой ноги, намертво впился в древко, прижал его для верности к выдвинутому вперед согнутому левому колену.

Так напряженно сжался, перегнулся и скорчился человек, что стал похожим на корягу, из которой косо торчит в сторону прямая голая ветвь.

Скрестились с беззвучным лязгом, брызнув горстью искр, как два ножа, два ненавидящих взгляда.

Эй, берегись!

Пятнистая смерть стремительной эфой-змеей распрямилась в прыжке, сгустком огня полыхнула над влажной лужайкой, горячей бронзовой глыбой обрушилась на человека.

Старая эра. Год пятьсот двадцать девятый. Рим, возникший на семи холмах, пока что томится под властью этрусков и не смеет даже мечтать о великих завоеваниях. Лишь через двести лет покорит Согдиану пьяный деспот Искандер Двурогий. О гуннах Атиллы еще и слуха не было, а нашествие Чингисхана — дело столетий столь отдаленных, что человеку страшно в них заглянуть.

Но уже давным-давно облупилась зеркальная облицовка египетских пирамид, простоявших к тому времени три долгих тысячелетия, и эпоха фараона Хеопса кажется ветхой, непостижимой уму, сказочной древностью. И уже давно появились жадность, жестокость и глупость. Знать накопила огромный опыт истребительных войн и грабежей. Вряд ли кого удивишь кандалами и батогами.

Однако, существует не только насилие — издревле крепнет противодействие ему. Есть разум. Есть труд. Есть борьба за лучшую долю. Народ Лагаша сверг царя Лугальанду.