Пылкие слова - страница 3

Лужайка перед домом была скошена лишь наполовину, и Люси сразу же поняла почему. Продвижению газонокосилки помешал чудовищный черный «Харлей-Дэвидсон», всевозможные части которого были разложены на промасленной мешковине. Образ распухшего от пива байкера с огромным пузом и многочисленными татуировками вызвал у нее минутное замешательство. Во что она ввязалась? Точнее, во что ее впутала секретарша? Правда, Джессика могла не знать, опасен ли этот Берт Чансей… Да и знала ли она его вообще?

Люси остановилась у дома и осмотрелась. Ступеньки крыльца прогнили, и она с беспокойством взглянула на них. Черт бы побрал эти каблуки!

— Ей! — окликнула она. — Есть кто-нибудь?

— Я здесь, мисс Кларк, — донесся до нее ответ.

Она двинулась на звук мужского голоса по некошеной траве и обогнула угол дома.

Он возлежал в гамаке на задней веранде, лениво покачиваясь в потоках жаркого воздуха. Никаких татуировок, никакого распухшего от пива живота. Это было первое, что бросилось ей в глаза. Люси оставалось только молиться, чтобы где-нибудь между длинными смуглыми ногами, свешивающимися по краям гамака, и волосатой грудью оказалась хоть какая-нибудь одежда.

Она заставила себя посмотреть ему в лицо. К ее удивлению, оно было довольно симпатичным. Светло-голубые глаза беззастенчиво и с явным одобрением рассматривали гостью. Но останавливало ее отнюдь не это. Одним из первых уроков, усвоенных на фирме отца, было: тщательно изучи территорию, прежде чем ступить на нее. Независимо от реакции Берта Чансея, ей нужно было с ходу определить сильные и слабые стороны его как делового партнера.

То, что Люси увидела, говорило явно в пользу Чансея. Что бы ни продавал развалившейся в гамаке человек, женщины всегда будут рады это купить.

Его волосы были темно-каштановыми, почти черными, и длиннее, чем у всех ее знакомых мужчин. Это придавало ему несколько легкомысленный вид. Но твердые очертания подбородка, холодная рассудительность, светившаяся в ясных глазах, и уверенность в себе, излучаемая всем его существом, как бы предупреждали, что он не из тех, на кого можно давить.

И тем не менее он продавался!

— Вы — Берт Чансей, — сказала она безапелляционным тоном.

— В точку попали, — подтвердил он. — А вы — пресловутая Люси Кларк, наследница великого и гадкого Саймона Кларка.

Она удивленно подняла бровь.

— Вам не стоило бы делать поспешные выводы, мистер Чансей. Я не пресловутая. Мой отец — возможно. Я же лишь его дочь. А что касается положения наследницы… если вы знакомы с Саймоном, то должны знать, что это право надо еще заслужить.

— Даже если вы — дочка Саймона?

— Особенно если я — дочка Саймона, — подчеркнуто спокойно ответила Люси.

Гамак перестал раскачиваться, и наступила гнетущая тишина. Берт уставился на нее тяжелым оценивающим взглядом. Она ответила ему тем же, медленным жестом сняв солнцезащитные очки.

— Так вы хотите сказать, — наконец произнес Берт, нарушая затянувшуюся паузу и улыбаясь одними губами, — что вас обоих всего лишь несправедливо ославили?

Люси слегка вздохнула, почувствовав усталость от их словесной пикировки. Потом взглянула на часы.

— Может быть, перейдем к делу, мистер Чансей? У меня мало времени.

— Конечно. Не хотите присоединиться ко мне? Она заморгала, не уверенная в том, что правильно расслышала.

— Простите?

— Я сказал, не хотите ли вы присоединиться ко мне? — повторил он предельно четко и по слогам, словно обращался к слабоумной.

— Благодарю вас. — Люси чуть склонила голову. — Но вряд ли у меня есть время валяться в гамаке.

Минуту он лежал, закинув руки за голову, — идеальный образ расслабившегося мужчины. Но она почувствовала внутреннее напряжение, скрываемое под внешним безразличием. Затем он перекинул босые ноги через край гамака и сел.

— Вы пришли кстати. — Берт широко улыбнулся, его южный выговор понизился до доверительного шепота: — У меня как раз самое подходящее для вас время.

Люси напряглась. Начало явно не располагало к продуктивной деловой беседе. Ей нужна была информация, а не игра в «кошки-мышки». Ее пальцы сжались на застежке сумочки. Легкая влажность ладоней выдавала нервозность, и она запрезирала себя за это проявление слабости.