Ради прекрасных глаз - страница 2

Может быть, мы недостаточно внимательно присматривались друг к другу, потому что в этом не было надобности, но факт тот, что мы не находили друг в друге решительно никаких недостатков.

Наша хозяйка оказалась вдовою чиновника; судя по некоторым остаткам прежней обстановки её квартиры, можно было заключить, что они когда-то жили очень недурно. Теперь же не бедствовали, но с трудом сводили концы с концами. Уже одно то, что они должны были отдавать комнату, показывало, что у них в средствах был недохват. Жила эта почтенная дама вдвоём с дочерью, которой на вид было лет восемнадцать. Прежде мы её не замечали; она была подростком и, должно быть, исправно ходила в гимназию. Мы столом не пользовались и потому почти не встречались с хозяевами. Теперь же мы вздумали по вечерам пить чай вместе с хозяйками и, разумеется, познакомились и с дочкой. Её звали Анной Григорьевной, и Буйнов в первый же вечер определил её так:

— Ужасно красива, но, кажется, не умна.

Я промолчал, но подумал то же самое. Она действительно была красива. Невысокая, но очень стройная, тоненькая, с ясными голубыми глазками, вздёрнутым носиком, розовыми губками, — она всегда много смеялась и тогда казалась ещё красивей, потому что у неё были превосходные зубы.

Мы проводили вместе почти все вечера. Правда, мы с Буйновым не отличались разговорчивостью, но Анна Григорьевна была такая болтушка, что в этом не было и надобности, — она за всех говорила.

Частенько к ним приходил офицер, по фамилии Обневский. У него был капитанский чин и длинные усы. В сущности, ничего мы про него не знали; на нас он мало обращал внимания, и нам казалось, что и Анна Григорьевна также не интересовала его. Лет ему было за сорок, и, в то время, как мы весело болтали за круглым столом, он сидел обыкновенно с матерью Анны Григорьевны — она на диване, он в кресле, — непрерывно курил толстую папироску в толстом янтарном мундштуке и, цедя слова сквозь зубы, вёл разговор о хозяйстве, о дороговизне на съестные припасы, иногда же рассказывал какие-нибудь городские слухи.

Нам было весело; присутствие молодой девушки — болтливой, любившей смеяться, — оживляло нас и иногда даже делало разговорчивыми. Вернувшись после чаю к себе в комнату, мы ещё находились под влиянием этого оживления и нередко продолжали с Буйновым начатую там беседу. Иногда за такой беседой мы засиживались далеко за полночь.

— Да, — говорил Буйнов, — это всё оттого, что она красива. Ведь она не умна и, тем не менее, влияет на наш ум, возбуждает его к деятельности! Красота воодушевляет!..

Это случилось однажды, в один и тот же вечер, может быть, в один и тот же час. Бог знает, быть может, случайно мы оба были так настроены, или Анна Григорьевна сделала каждому из нас по очереди особенно выразительные глазки, но, когда мы вернулись к себе, у нас не вышло продолжения разговора, как это бывало обыкновенно. Мы начали ходить по комнате из угла в угол, друг другу навстречу. Раза три мы столкнулись. Скоро мы поняли, что так ходить неудобно. Буйнов лёг на диване, а я на кровати; мы вытянулись на спинах и смотрели в потолок.

Не знаю, что именно чувствовал в это время Буйнов, но я был ранен в сердце глубоко. Я ни на минуту не переставал думать о ней, о нашей красавице. Я удивлялся, что только теперь это со мной случилось. Ведь она и прежде была так красива, — почему же эта красота на меня не действовала? А теперь она всё время стояла передо мной, как живая, и я был влюблён в неё по уши.

Мы лежали таким образом часа два, а затем вдруг мне неудержимо захотелось поговорить о ней.

— Анна Григорьевна сегодня как-то особенно хороша! — сказал я просто в потолок, не обращаясь к своему сожителю.

— Да, хороша! — как-то неохотно подтвердил Буйнов.

— Ты тоже это находишь? — промолвил я, и, может быть, в моём тоне он расслышал что-нибудь новое.

— А почему же бы мне этого не находить? — с явным раздражением ответил Буйнов. — Вот странно! кто ж мне запретит находить, что она красива?

— Кто же тебе это запрещает? Находи.

Мы замолчали, и дальнейшего разговора у нас не вышло. В воздухе чувствовалась какая-то натянутость. Это было, кажется, в первый раз за три года нашего совместного житья.