Радуга. Пойми мои чувства - страница 3

Твое молчание хуже битого стекла во рту и заставляет молча рыдать, недоубивая себя каждый раз.

Твое молчание — зеленолиственное, оно впивается острыми петлями в сердце и дерет его на части, растягивая трепещущие куски в разные стороны, чтобы не сшить заново, не склеить и не собрать, будто огромный паззл.

Твои волосы — мятно-яркие, твои глаза отливают зеленью, хотя они, на самом деле, просто обычные карие.

Ты внутри у меня запрещенным наркотиком, тебя не вырезать, не выломать, не вытравить кислотой и алкоголем. Опухоль неоперабельна, пациент, уймитесь. От этой болезни нет лечения, пациент, успокойтесь.

У нас любовь даже болезненно-зеленая: я люблю, ты это позволяешь.

И молчишь.

Да скажи мне хоть что-нибудь! Или убей, или уйди, или открой наконец бледные губы и выдохни хоть какие-то слова. Ты молчишь, вслед за тобой замолкаю я, и всё, что остается у нас общего — это зеленые нити на безымянных пальцах и мятные пряди в волосах. Мои — тусклые и выцветшие, твои — яркие и холодные.

Ты сам холодный.

И когда я ухожу, ты отпускаешь.

Моя любовь стелется травяным шлейфом по выгоревшей пустыне.

Сокращение твоего имени вышито изумрудными нитями у меня под веками.

Ты — иголки под кожу и внутривенно, ты — зеленая хвоя на языке и малахитовые стержни болью в висках.

…ты останавливаешь меня уже перед дверью, когда я выталкиваю зеленовато-болотного цвета чемодан на лестничную площадку.

Ты обнимаешь меня со спины крепко-крепко, переплетаешь безымянные пальцы с изумрудными нитями и начинаешь говорить.

Через месяц моя любовь цветет и больше не похожа на пустыню.

Через два я начинаю понимать, что зеленый цвет может быть не только режуще-холодным и больным.

Через три ты целуешь меня в закрытые веки и шепчешь, что никогда больше не будешь молчать. Только не со мной.

Через год я уже и не припоминаю, почему ненавидела тебя когда-то, Мин Юнги.

========== 5. Голубой. ==========

Комментарий к 5. Голубой.

Визуализация: http://vk.com/wall-111407030_93

Ты гребанный ледяной принц, Ким Намджун.

И нет, это далеко не комплимент. Мне надо быть либо стандартной для тебя длинноногой цыпочкой с бюстом третьего размера, либо самоубийцей, чтобы сказать тебе такое. Я ни первое, ни второе, поэтому просто бурчу это тихо себе под нос, пока собираю разбросанные по полу конспекты, разбросанные не без твоего участия. И что я услышала в свою сторону? Не «Прости, что толкнул», не «Извини, давай помогу», а «Смотреть надо, куда идешь».

Ты — самоуверенный засранец с латентным алкоголизмом, который не расстается с голубыми кепками.

Ты — тупой придурок, который держится в университете лишь благодаря папочкиным деньгам. Мне стоит упоминать, что именно из-за этой причины к тебе все липнут?

Ты — никому не нужный человек, на самом-то деле. Вот только кто тебе это скажет?

А еще ты — мой сводный брат, сын второго мужа моей матери. И не сказать, что я очень рада жить с тобой под одной крышей.

Ты куришь какую-то дрянь, которую и сигаретами назвать тяжело — в них больше ароматизаторов, чем табака, а на мой день рождения просто приходишь ко мне и молча бросаешь на подушку дорогущий браслет из аквамарина, зная, что я всё равно потом стащу из твоего кармана чек и верну украшение в магазин.

Ты носишь только голубые носки, а мне под давлением матери, которая настаивает на том, что я должна подружиться с сыном богатого мужа, приходится связать тебе к Рождеству в подарок перчатки и шарф цвета ясного летнего неба. Ты принимаешь подарок с благодарностью, и на следующий день на перерыве уверенно хвастаешься своим друзьям «подарком от младшей сестренки». И только когда они недоуменно спрашивают о ее личности, ты понимаешь, что что-то пошло не так. И когда я не даю тебе войти в свою комнату и избегаю несколько недель подряд, ты только в этом убеждаешься.

Серьезно, Намджун?

У тебя ушло три года на то, чтобы понять, что у тебя есть сестра, которой нужны не дорогущие подарки, а простое человеческое тепло?

Но хоть дошло, спасибо, я рада, что у тебя есть мозги.

Голубой шелковый шарф обмотан вокруг дверной ручки в мою комнату.

Хрупко-нежные васильки лежат на подоконнике, и я впервые сожалею, что я живу на первом этаже.