Раковина - страница 2

Обволокла медовая смола

Жука металло-голубое тело,

И капелька округло отвердела,

И надолго под хвоей залегла.

Волна над новым дном проголубела,

На отмелях прозрачна и светла,

И тенью мимолетного крыла

Легко мутнели в ней чешуйки мела.

И трубка пенковая предо мной

Темнеет матовой золотизной,

И мутен желтопламенный янтарик.

И тихо в нем, как в волнах облака,

Включен металло-голубой фонарик.

В моей руке — далекие века.

У Тибра водопой. Вся конница врага.

А в Капитолии, в белоколонной зале,

Сенаторы себя к сиденьям приковали,

И заседание под медные рога —

Непрерываемо. Враг топчет берега,

И бронями кипя, пораскалились дали,

Но память о былом, — о Пирре, Аннибале, —

Как последождная победная дуга.

И клятву выковав в произнесеньи четком, —

Спокойный человек с квадратным подберодком

Запаивает жезл в медь маленькой руки, —

И, чуя пиршество, чертят по небу птицы:

По мрамору ступень упруги и легки

Шаги Диктатора, — плеск молока волчицы.

Князь от Иуды оскудел,

И Воин не приидет боле,

И на Давидовом престоле

Четвертовластник тяжко сел.

И на священных высотах

Воздвиглись капища Ваала,

И мерзость перекочевала

На жертвенный, на древний прах.

У божьего святого дома

Умяли площадь ипподрома,

Метали диск и гнули лук,

Ремнями мерзостных подпруг

На Вакховы пиры и пляски

Влекли Левииных сынов,

Срывали с дочерей завязки

Их берегущих поясов.

Священников колесовали,

Топили в быстрине реки,

Пророкам очи выжигали

И вырывали языки.

И матерей, что обожгли

Детей печатью обрезанья,

Влекли на смерть и поруганья,

Нагими по земле влекли.

И, взяв младенческие трупы,

Крепили к высохшим сосцам,

И там, где приземился Храм,

И где Стена свои уступы

Взнесла к безмолвным небесам, —

Их повергали в пепел смрадный.

Так встал кровавый и громадный,

Захлестнутый проклятьем век.

И страстный исступленный бег

Стремила кровь в стесненных жилах,

Стремила мысль: Когда ж придет?

Когда ж Мессия на могилах

Победный жертвенник возжет,

Когда ж под виноградной кущей

Израиль вкусит мир и мед,

Когда ж воздвигнет свой народ

Мессия, — вождь и царь грядущий?

И был закат. В песках пустыни

Кипел и клокотал багрец,

И воспаленные твердыни —

Как цепь проколотых сердец.

За жребием метали жребий

В зубцах закатного венца,

И пламенели в гневном небе

Дориносимые сердца.

И в этот час над рдяной гранью

Как сердце скованной земли

Восстал в дымящейся пыли

Идущий. Обожженной дланью

Он стиснул кипарис жезла,

И власяница облекла

И шеи ствол окровянила.

Как рыжий лес в скалах Кармила

Вокруг гигантского чела

Взметнулась грива. Пали брови

У глаз как терние куста,

И воспаленные уста

Позапеклись меж сгустков крови:

Как будто вырван был язык,

И меч архангела был вдвинут,

И вечно в небо запрокинут

Остался исступленный лик.

Гряди, Пророк! Созрело время.

Секира ждет. Гряди, Пророк!

Народ в оковах изнемог,

И выю надломило бремя.

Гряди! Как угль сердца людей,

И ты да поднесешь к ним пламень,

Да просвистит как пращный камень

Звук яростных твоих речей!

И он идет Тивериадой,

Идет на Иорданский брег,

И напрягают жадный бег

К нему народы — за отрадой,

За покаяньем, за клеймом.

Крестя водою и огнем,

Идет по высотам и долам,

По пастбищам, шатрам и селам,

И царский сотрясает дом

Громоклокочущим глаголом.

Вот полдень. Плещет Иордан.

И солнце жжет, и ветр подавлен.

И в воду погрузивши стан,

Стоит громадный Иоанн,

Полдневным золотом оплавлен.

Стеснился стекшийся народ,

Клубясь белоодеждным стадом,

Прильнул к увалам и оградам,

Стоит и слушает, и ждет.

Но что такая тишина?

Там к Иоанну приступили,

Пытают: — Прореки нам: ты ли,

О ком пророки говорили,

Чья мощь была предречена?

На поле гнойных отвержений

Стоим во тьме и смертной тени

И ждем. Гласил нам Моисей.

И Илия гремел. Исайя

Рыкал как лев. Но ты сильней,

Ты —  как Господь в громах Синая.

Так прореки нам: ты ли, ты

Пришел спасти народ избранный,

На нечестивых грохот бранный