Ранний ледостав - страница 6
Жена… При одной мысли о ней поплыли перед глазами, словно вереницы колданок по широкой глади реки, незабываемые картины, оживляя в душе давно ушедшие в прошлое дни его жизни…
Арсин улегся поудобнее, подпершись рукой.
«Эх, избушка ты моя избушка! — думал он. — Сколько еще нарядных кисов, сколько охотничьих тоборов переступят твои порог после меня? Сколько снегу стряхнут с малиц завтрашние люди, зайдя под твою крышу? Сколько налипшей глины смоют с резиновых сапог другие охотники? Эх, если бы знать… Конечно, хотелось, чтоб переступали порог твой люди с хорошими, добрыми мыслями, чтобы радовала ты их, чем могла, давала кров и пищу. Чтобы хранила добрую славу. И как утешение мне, помогала бы людям поминать меня добрым словом… Был, мол, такой человек Арсин. Охотничал, рыбачил, зла никому не делал… А может, найдутся и такие, которые под этой крышей догадаются и о моей весновке с любимой. С Таясь… Ох, наделала тогда Таясь переполоху в маленьком селении Парават! Весь поселок, казалось, перевернула тогда вверх дном… Покойницы на кладбище возле речушки Нарпенг-Ёхан — и те, по-моему, вздрогнули…»
Арсин лежал, вздыхая, на своем «диване», а думы его были сейчас далеко-далеко…
2
Шла первая военная весна.
Арсин после тяжелого ранения, после госпиталя возвращался с фронта. Насколько коротка была прошлой осенью дорога на фронт, лежавшая через Омск, где шло формирование их части, настолько долгой казалась она ему теперь, когда он торопился домой. Конечно, он мечтал побыстрее увидеть мать, отца, сестер, братьев, но больше всего спешил к ней, к своей Таясь: ни днем, ни ночью не забывал он о первой своей любви…
Он ехал и думал о том, как они встретятся, заглядывал в будущее; охваченный могучим чувством, Арсин вновь, как и до фронта, казался себе крепким и здоровым парнем, способным, подобно сказочному герою Ими Хилы вершить чудеса и подвиги. Вот только быстрее бы попасть в родные края, домой. Быстрее!..
Не раз пытался представить себе встречу в родном селенье, но ни одна такая воображаемая им радостная картина не устраивала его до конца — душа ждала чего-то большего, чего-то совсем необыкновенного: ведь дома-то наверняка считали его давно погибшим! Даже и похоронку уже послали, об этом ему один однополчанин сказал, с которым случайно встретился после госпиталя. Они считают его погибшим, а он живой, живой!
Конечно, у них там, в части, были все основания считать Арсина погибшим. Не успел он попасть на фронт, как их сразу бросили на прорыв. И вот, во время форсирования какой-то реки — он и названия-то не запомнил, мина угодила в лодку, на которой переправлялся Арсин. Последнее, что он помнил — как схватился за какой-то обломок… Но, видно, хранила Арсина любовь — контуженного, потерявшего сознание, его прибило к берегу, местные жители подобрали, выходили, а потом, когда немного окреп, переправили к партизанам. И тут, в калининских лесах, Арсин снова встал в боевой строй.
Охотник, вскоре он прослыл первым снайпером в партизанском отряде. Свыше двух десятков фашистов отправил Арсин в могилу, пока в одном из боев сам не получил осколочное ранение в правое предплечье. Поврежденным оказалось и легкое, и Арсина с первым же самолетом отправили на Большую землю. Почти три месяца провалялся он в госпитале, перенес две операции, а потом его комиссовали…
За все то время, что был в армии, только раз, со сборного пункта под Омском, послал домой весточку, да и то просил написать одного из товарищей — сам-то он, хоть и кончил курсы ликбеза, грамоту толком не уразумел. Так — расписаться только да прочесть вывеску… Потом — и в партизанском отряде, и в госпитале не раз думал о том, что надо бы отписать домой: жив, мол, здоров, чего и вам желаю… Но ведь отписать — это значит, опять просить кого-то, а другому человеку разве откроешь самое сокровенное? Когда узнал, что его комиссуют, успокоился: скоро сам увидит родных, сам им все расскажет — чего ж писать-то про то, что ранен, лежит в госпитале, лишний раз огорчать близких. У них, поди, жизнь сейчас и без того нелегкая. Так и не написал ничего…